— Как Андрей может помочь вам?

— Это долгая история.

— Не так давно вы назвали ее сложной. Почему бы вам просто не рассказать мне все как можно лучше, а я попробую следить за ходом вашей мысли.

Я заставляю себя проигнорировать ее сарказм и наскоро выдаю ей сокращенную версию последних событий, включающую загадочный пакет, увольнение, последующее исчезновение Андрея и таинственного посетителя Понго.

— Андрей каким-то образом оказался в гуще событий, — заключаю я. — Я должен найти его, если хочу понять, что происходит.

За все время моего рассказа Эмили не пошевелилась, если не считать нескольких раз, когда она подносила к губам свой кофе, и не дала мне ни единой зацепки, которая помогла бы мне определить ее реакцию.

— Я могу попробовать передать ему сообщение, — тихо заявляет она.

— Вы знаете, где он? — возбужденно спрашиваю я.

— Я знаю нескольких человек, которые могут быть в курсе. Один из них, возможно, сумеет связаться с Андреем.

— Вы можете сказать мне, кто они?

— Не могу. Только после того как поговорю с ними.

— Почему?

— Я должна быть осторожна, — твердо заявляет Эмили. — Здесь очень сложная политика. Прежде всего я должна заботиться о своей клинике и пациентах.

Я уныло откидываюсь на спинку стула, разочарованный тем, что она не выдает сколько-нибудь важной информации. Окинув взглядом кафе, я замечаю у бара Владимира, сидящего со стаканом в руке. Наверное, он последовал за нами, боясь, что я могу забить до смерти его работодателя кофейной чашкой.

— Зачем клинике такие меры предосторожности?

— Москва — место непростое. Команда ВОЗ, с которой я работала, столкнулась с огромным количеством проблем — кражи, вымогательство, растрата — все что угодно. Владимир и его ребята стали просто спасением. Благодаря им у нас больше не случалось никаких неприятностей.

— ВОЗ?

— Всемирная организация здравоохранения. Во время своего первого приезда в Москву я работала с ними — изучала устойчивость к лекарствам у пациентов, больных туберкулезом.

— Я наткнулся на рекламу вашей клиники, — сообщаю я, выуживая из кармана презерватив, который дал мне Дмитрий. — Я предположил, что ваш основной интерес — СПИД.

— Кто бы мог подумать, что девчонка из Омахи станет королевой презервативов в Москве, — отвечает Эмили, и ее лицо на миг озаряется улыбкой. — Наши интересы сосредоточены на СПИДе и туберкулезе. Туберкулез — главная причина смерти больных СПИДом в странах третьего мира. ВОЗ наконец очнулась, обнаружила связь между этими заболеваниями пару лет назад и стала настаивать на их параллельном лечении.

— Но ведь туберкулез излечим, разве нет? — Я пытаюсь разговорить ее.

— Сегодня да. Однако возможно, завтра ситуация изменится. Полный курс лечения туберкулеза длится от шести до восьми месяцев, а лекарства стоят дорого. Как ты думаешь, что делают большинство людей в странах третьего мира, когда у них появляются признаки улучшения? Продолжают принимать лекарства, хотя и считают их больше ненужными, или прекращают лечение досрочно? Незаконченный курс лечения убивает слабые бациллы, но сильные выживают. Это лучший способ выработать устойчивость к лекарствам. За последнее время мы столкнулись с некоторыми бациллами, которые практически не поддаются излечению, а уровень смертности просто ужасает.

Обсуждая особенности своей работы, Эмили заметно оживляется, наклоняется ко мне и жестикулирует, чтобы расставить акценты.

— Разработка лекарств не успевает за развитием болезни? — интересуюсь я, наливая нам обоим еще кофе.

— В этом году от туберкулеза умрут два миллиона человек, а фармацевтические компании не ведут абсолютно никакой работы по этой проблеме, — презрительно отвечает она. — За последние сорок лет не было разработано ни одного нового препарата для лечения туберкулеза. Все крупные компании исследуют проблемы выпадения волос и импотенции.

— Но почему?

— Вы ведь бизнесмен. — В ее устах это слово звучит как оскорбление. — Вот и объясните мне.

— Туберкулез — это болезнь третьего мира. — Я, кажется, понимаю, что она имела в виду. — А у этих стран нет денег, чтобы платить за лекарства.

— Совершенно верно. Однако подождем пару лет. Когда устойчивые к лекарствам разновидности туберкулеза начнут распространяться в Европе и Америке, фармацевты будут из кожи вон лезть, чтобы разработать лекарства. Смертельная болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем, через кашель или насморк? Развитые страны будут тратить триллионы.

— Так каким образом Андрей был связан с клиникой? — Я пытаюсь вернуть ее к интересующей меня теме.

— Это была его идея. Он разбирался с чиновниками, находил помещение, выбивал деньги, а потом нанял меня, чтобы руководить всем.

Неприятно узнавать, что Андрей занимался таким количеством дел, о которых мне ровным счетом ничего не известно.

— Ему столько удалось осуществить одному.

— Андрей знаком со многими людьми, — небрежно замечает Эмили. — С местными бизнесменами, политиками, несколькими военными в высоких чинах. Один из политиков — заместитель мэра. Вот как Андрей получил это помещение.

— А почему все эти влиятельные люди поддерживают вашу клинику? — Я ничего не понимаю и пытаюсь выкопать любой, самый маленький, кусочек информации, который может пролить свет на деятельность Андрея.

— Потому что мы лечим их детей. — Кажется, мой вопрос поставил ее в тупик. Доктор Андерсон смотрит на часы. — Мне действительно пора идти.

— Еще буквально несколько минут, — протестую я, все еще подозревая, что в связях Андрея может крыться ниточка. — Вы когда-нибудь общаетесь напрямую с кем-то из этих влиятельных людей?

— Практически никогда. Я тут бываю наездами.

— Так кто ведет все внешние дела теперь, когда Андрея нет?

— Владимир. Он возглавил это дело, когда Андрей уехал.

Я снова смотрю в сторону стойки; меня одолевают сомнения. Владимир болтает с барменом, армейская куртка брошена на табурет. Свитер с воротником «хомут» туго обтягивает его торс, подчеркивая ширину плеч. Нет никакой логики в том, что Андрей препоручил такому здоровяку представлять клинику в среде московской деловой и политической элиты.

— Владимир не похож на администратора.

— Они с Андреем знали друг друга еще до клиники, — ровным тоном сообщает Эмили. — Андрей не посвящал меня в детали, а я решила не задавать вопросов. Иначе я не могла бы участвовать в работе клиники.

— Что вы хотите сказать?

— Питер, это Москва. Здесь все очень неоднозначно. Я заключила с Андреем соглашение: я занимаюсь медициной, а он устраивает все остальное.

Значит, Андрей был замешан в каких-то сомнительных делах. А Эмили либо не знает всех деталей, либо не хочет открыть их мне. Я мрачно проглатываю остатки кофе и снова смотрю на Владимира. Возможно, у них с Андреем произошла размолвка в этом их «другом бизнесе». Мне очень нужно поговорить с Владимиром, но он не похож на разговорчивого человека. Я снова смотрю на Эмили. Но даже если отвлечься от Владимира, я однозначно упускаю еще что-то чрезвычайно важное.