Мастер Перфильев стоял перед хозяевами и горько жаловался на судьбу.

– Сколько годов служу верой и правдой, а такого позора не было. И ведь ни за что ни про что… ну скажите, Петр Викторович, ну разве же можно так, над пожилым, почтенным человеком? Да надо мной теперь все рабочие втихомолку смеяться будут. Вон, мол, битый идет…

– Это понятно, Егор Никодимыч, – сочувственно отозвался Барановский-старший. – Однако зря ты до полиции дело довел. Лучше бы мы эту проблему келейно разрешили.

– Вот вам крест, господа, – размашисто перекрестился мастер, – нету моей вины в том! Случайно получилось – свояк мой, тот, что в полиции служит, мимо по какой-то своей надобности проходил, да и узнал как-то. Вот и вышел такой конфуз. А так нешто я без понимания, что такие дела лучше тишком решать.

– Ладно, что сделано, то сделано. Вот только теперь это дело надо прекратить.

– Это как же?

– Видишь ли, Никодимыч, – вступил в разговор Барановский-младший. – Будищев, конечно, совершил недостойный поступок, но он нам сейчас нужен. Будь покоен, мы его накажем и заставим перед тобой извиниться…

– Господь с вами, Владимир Степанович, – преданно глядя в глаза, пустил слезу мастер. – Коли будет на то ваша воля, так я и заявление в полиции заберу, и бумагу подпишу, что никаких претензий не имею к этому паскуднику, да только на кой мне его извинения? Он же меня – старика, можно сказать, – смертным боем…

– Ну, полно-полно, – поспешили успокоить его хозяева. – Будь уверен, что Будищев в твою сторону теперь даже не глянет лишний раз. Мы об этом позаботимся.

– Покорнейше благодарю, господа. Только на вашу защиту и уповаю, раз уж через закон нельзя…

– Да отчего же нельзя! Просто он нам сейчас нужен, а наказать мы его и сами сможем.

– Как прикажете-с.

– Ну вот и хорошо. Скоро прибудет наш поверенный, вы с ним съездите в участок, и он все уладит. А теперь ступай, голубчик, в цех.

– Сию секунду, – поклонился мастер и собрался было выйти, но его остановил вопрос Владимира Барановского:

– Скажи, пожалуйста, Никодимыч, а что это за история с пострадавшим учеником?

– С Семкой-то?

– Да, с ним.

– Так нет никакой истории, – развел руками мастер. – Известное дело – молодые совсем еще, вот и бегают как оглашенные. Видать, несся болезный как на пожар, отчего споткнулся на ровном месте, да и ушибся.

– Однако его, кажется, увезли в больницу?

– Так ведь – железо кругом, немудрено расшибиться.

– Да, действительно. Ты бы сказал ученикам, чтобы они поосторожнее…

– Как прикажете, господа.

– Ты все же хочешь освободить своего протеже от наказания? – поинтересовался Петр Викторович у кузена, когда мастер вышел.

– Ты прекрасно знаешь, что он нам нужен, – нервно отозвался тот.

– Прости, но в этом я совсем не уверен.

– Что ты имеешь в виду?

– Конструкция митральезы, или как он там ее называет – «пулемет»? Так вот, конструкция вполне отработана, и мы вполне можем представить образец на испытания и без его помощи. А что же касается Будищева, то, полагаю, небольшое заключение пойдет ему только на пользу. Несколько охладит темперамент.

– Ты не забыл, чем я ему обязан? – тихо спросил Владимир.

– Нет. Но уверен, что через пару дней его благодарность за вызволение из узилища только увеличится.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что мне надоели его намеки и плоские шуточки. Пусть ценит то, что имеет. Ей-богу, он пока еще и на это не заработал.

– Не кажется ли тебе это несколько опрометчивым?

– Нисколько. Поверь, ему некуда деваться. Никто из серьезных фабрикантов не станет терпеть его выходки.

– Пусть так, но я все же пошлю адвоката…

– Конечно-конечно. Непременно пошли, просто пусть он сначала сходит без Никодимыча. Ничего с твоим Будищевым не случится, а другим острастка будет. Мне, знаешь ли, надо думать о настроениях среди рабочих.

– Ну, хорошо.

Вы знаете, сколько в стольном граде Санкт-Петербурге питейных заведений? Нет, не роскошных рестораций, которые знатные и богатые господа посещают с тем, чтобы, пообедав, поговорить о политике или делах с людьми своего круга. И не заведений попроще, где подгулявшие молодые гвардейские офицеры устраивают свои попойки, после чего едут к девицам нетяжелого поведения. И даже не те, завсегдатаями которых бывают чиновники средней руки или купцы. Нет, я спрашиваю о простых трактирах, кабаках и кухмистерских, где можно встретить кого угодно – от извозчиков и студентов до офицеров столичного гарнизона и жуликов всех мастей. Где можно не задорого взять миску жирных щей или студня, а к ним для аппетита чарку прозрачнейшего хлебного вина, и, выпив его одним махом, закусить крепко посоленной корочкой. Потом хорошо пообедать и идти дальше по своим делам. Или же напротив – устроить попойку, заказав балалаечников или даже цыган, и выплясывать в пьяном угаре под разудалую музыку, а потом забыться, уткнувшись лицом в поднос, из которого давеча подмигивал запеченный поросенок, а теперь не осталось даже костей.

Десятки, а может, сотни? Да кто же их считал, кроме чиновников акцизной палаты!

В одном из таких заведений и собрал свою тройку студент Григорий. Сегодня он был при деньгах, поэтому на столе отдельного кабинета стоял штоф полугара, большая миска жареной корюшки, а еще грибочки, малосольные огурчики и еще какая-то закуска, под которую так хорошо идет холодная водка.

– Угощайтесь, – тоном радушного хозяина предложил он Аркаше с Максимом. – Нынче мы, братцы, гуляем.

Мастеровой с удовольствием обвел взглядом раскинувшееся перед ним великолепие, особо отметив запотевшую бутыль, и, плюхнувшись на продавленный диван, спросил:

– Что празднуем?

– А ничего! – беспечно отозвался Гришка. – Что, я не могу с хорошими людьми выпить?

– И то верно. Ну, наливай тогда, что ли?

– О, это по-нашему!

Самый младший из присутствующих – Аркадий – с легким содроганием смотрел, как прозрачная жидкость с бульканьем наполняет чарки, и внутренне поежился. Прежде ему не приходилось иметь дело с водкой, и весь его куцый опыт в питейном деле заключался в бокале шампанского, дозволенного ему родителями на помолвке сестры, да в початой бутылке мадеры, умыкнутой им из буфета и распитой с приятелями – такими же безусыми мальчишками.

К тому же гимназистам было строго-настрого запрещено посещать подобные злачные места, и если бы его застали, последствия были бы куда хуже, чем в тот злосчастный день, когда отец обнаружил пропажу вина и безжалостно выдрал его ремнем. Однако же отказаться и навсегда потерять авторитет в глазах товарищей было куда ужаснее, и он безропотно протянул руку к предложенной ему чарке.