тобой беседуем. А во-вторых, это уже из моего опыта. Эманации эти сразу появляются. Так что, если бы я или… допустим… Кайра (мы ведь обе тоже в эксперименте) испытали к тебе что-то, или ты к нам, то уже могло бы заработать. Ты как, к Кайре ничего сейчас такого… необыкновенного не ощущаешь?

Гай немного помолчал. Потом отрицательно покачал головой.

— Да нет. Мне она всегда нравилась. Ну так… немного. Мелкая такая, смешная. И сейчас так же! Ничего нового.

— Вот! — я назидательно подняла палец. — А если бы она была твоей половиной, то ты, может, уже ощутил бы что-то! А ко мне ты и не мог почувствовать ничего особенного. У меня уже… появился … ну, типа истинной пары.

— Да ты что?! — растопырил глаза Гай. — Рассказывай!

Пришлось в общих чертах рассказать Гаю про оборотня. Правда, про встречу с деканом я… умолчала. Как-то не хотелось никого ставить в известность, что спасал меня сам Гарон. Тем более что провожал…

Мол, мы как-то сами договорились, без деталей.

— Если тэрин будет надоедать — скажи! — тут же вспомнил о своих кураторских обязанностях Гай. — Мы с приятелями ему устроим, чтоб неповадно было! Ох… ну и счастливая ты, Маша. Скоро влюбишься в него. Взаимно… Красота-то какая!

Я вздохнула. Пока особой взаимности к тигру я, как известно, не ощущала.

Гай тоже вздохнул и добавил:

— Знаешь, а я тоже ни к кому ничего особенного еще не чувствую. Вот как люб… в общем, что было раньше, то и сейчас есть.

— Погоди. Не думаю, что твоя «единственная» — малолетняя фея, которая по умолчанию не интересуется никакими мужчинами. Тут же хоть какая-то степень взаимности предполагается, — я опять использовала свою сверхспособность называть вещи своими именами.

А Гай опять вздохнул и густо покраснел.

***

Когда совсем стемнело, и на небе появилось две луны — одна серебристая, как наша, другая красноватая — Арсина учила меня общаться с Гришей «мысле-чувствием».

В гости к нам пришли Кайра с Бориссой, которым хотелось продолжить знакомство со мной (и мальчиком-красавчиком Гришенькой тоже, может, даже в первую очередь!). Они и Марена сидели на одной из кроватей, попивали из стаканчиков вкусный сок, выданный мадам Гарундой, и наблюдали за моими потугами.

На самом деле ничего особенно магического в том, чему учила Арсина, не было.

— Вот смотри, — улыбнулась она. — Не нужно ничего делать. Просто почувствуй, как ты любишь его, ощути с ним единство. Оно у вас и так есть. Просто прочувствуй его в полной мере. И попробуй понять, что его волнует, чего он хочет.

Я, как хорошая ученица, с любовью посмотрела на Григория, который сидел на подоконнике и грыз огромный орех, выданный ему на ужин Гарундой, да лукаво косил на меня глазом. На пол падали крошки, и в другой момент я бы испытала раздражение. Но сейчас я решила, что прощу Грише все его недостатки…

Ничего особенного я не ощутила. Просто как будто стала «немного попугаем», которому вкусно. И вообще живется хорошо и интересно.

— Ничего особенного, ему вкусно есть орех. И интересно жить, — уверенно сообщила я. — Он сейчас всем доволен.

— Да? — улыбнулась Арсина. — А ты спроси его — как бы дай внутренний запрос показать тебе, чего он хочет на самом деле. А то я кое-что другое чувствую…

К этому моменту Гриша закончил с орехом и принялся грызть занавеску. Этого я уже не могла стерпеть!

— Гриша, фу, порвешь! — забыв наставления Арсины, прикрикнула я.

— Сама дура! Гришенька мальчик! Птичка! — заупрямился Гриша.

И проделал в занавеске маленькую дырочку. Решил повредничать, видимо. А, может, работал на публику, вот он, мол, какой независимый и непослушный.

— Не кричи на него! — тут же подскочила Борисса, главный сторонник ласкового отношения к Григорию.

— Стойте! — рассмеялась вечно добрая Арсина. — Ладно, сейчас ты не сможешь понять его желания. Просто скажи ему, чего ты от него хочешь. Скажи одним порывом. Не только мыслью, но и чувством. И… как бы это сказать… объясни, почему ты этого хочешь.

— Да я хочу, чтобы он перестал портить занавеску! Потому что мне не нравится, когда портят вещи. Тем более казенные, — в сердцах сказала я.

Если бы не этот курс обучения, я бы уже отняла у Гриши занавеску, у нас приключилась бы небольшая потасовка с использованием крепких земных выражений. А потом мы бы бурно и нежно мирились. Гришка подставлял бы мне головку под поглаживания. А я увещевала бы свою птичку быть хорошим и послушным.

— Вот это и скажи ему. Одним порывом. Покажи, как тебе плохо оттого, что он треплет занавеску.

Ладно… Я сжала кулаки. Разжала. Выдохнула, чтобы выпустить пар.

И… наверно, порыв у меня получился. Я прямо-таки бросила в Гришку свое желание, и свои ощущения от его действий. Говорить вслух было не запрещено, поэтому я степенно произнесла:

— Глубокоуважаемый Григорий, не будете ли вы так любезны перестать грызть занавеску, поскольку это причиняет твоей хозяйке-чистоплюйке видимый дискомфорт.

Ну а почему бы не проявить самоиронию?

Гриша удивленно поглядел на меня. Потом… отпустил многострадальную занавеску. Взмахнул крыльями и перелетел мне на колени.

Подставил головку.

И вот тут я ощутила…

— Не может быть! — прошептала я.

— Что не может? — удивилась Арсина.

— Он просит прощения! И как бы… говорит, передает мне, что любит меня! — воскликнула я.

— Вот оно! — радостно рассмеялась Арсина. — Я знала, что ты сразу научишься!

А девчонки грянули дружными аплодисментами.

На этом тренировка не закончилась. Арсина все же требовала, чтобы я вызнала у Гриши, чего он хочет «на самом деле». То есть, чего ему в его счастливой жизни не хватает для полнейшего счастья.

И я узнала…

— Он хочет летать. В смысле, летать на прогулки, самостоятельно, — вздохнула я, ласково почесывая шейку своему зеленому другу. — И общаться с другими птицами. Например, сейчас он просится на улицу, полетать в парке и познакомиться с птичками, которые там поют. Эх… Гришенька, миленький мой…

Я собралась увещевать Гришу, что это опасно и вообще. Но вмешалась Арсина.

— А почему нет? — удивилась она. — Ты же теперь понимаешь — он никуда не улетит. Хищных птиц у нас тут не водится, опасности никакой.

Я задумалась. Вообще-то она была права, да и Гриша лукаво поглядел