А она все улыбалась с фотографий, щурилась бархатными глазами, и, напрягшись, отец Непифодий почти что и слышал, как Таня зовет из столовой обедать:

– Валера-а! Вале-е-ера-а!

Очень было плохо спать одному в кровати. Кровать у них с попадьей была широкая, дубовая, перина мягкая, подушки Татьяна Петровна взбивала так, что было похоже на пышное облако. Сама была тоже горячая, пышная. Придешь, например, от умершего, грустный, а тут тебе – эта перина с женою! Плывет на ней, словно на лодке небесной. И сразу уютно, и сразу тепло.

Страх перед тем, что он не выдержит и опять запьет, накатывал с такой силой, что отец Непифодий сам лично убрал все спиртное. В подвал снес и спрятал. Но люди ведь не манекены. Гуляют! На свадьбах гуляют, на Пасху гуляют, а на Рождество так гуляют, что даже мороз им не страшен, метель не берет! Его приглашали, просили и звали, и он приходил. И садился, и пил. И ел за троих. В одной умной книге прочел: «депрессия сопровождается чувством острейшего голода».

Наверное, тот, кто писал, сам проверил.

А кстати, о книгах. В субботу после Всенощной к отцу Непифодию подошел неизвестный с тревожными голубыми глазами и преподнес ему целую стопку каких-то книжонок.

– Зачем это мне? – неприветливо светским ворчливым голосом спросил отец Непифодий.

– Почитайте, батюшка, – загадочно, но с той же самой тревогой сказал неизвестный.

Отец Непифодий вздохнул и, боясь, чтобы его не задержали бесполезным разговором, взял книжонки и принес их домой. Поужинав ленивыми варениками, которые корявыми своими и узловатыми руками налепила ему несговорчивая Таисия, он надел пижаму, купленную еще покойной Танечкой, и, вздыхая, как глубокий старик, взобрался на одинокую свою перину.

Книжонки, которые ему всучил голубоглазый, принадлежали перу неизвестного Бурислава Вострикова и представляли собой серию под странным названием: «Исцеление организма с помощью мыслеформ». В первой, самой тоненькой книжонке Бурислав Востриков восторженно объяснял читателям, что такое золотое сечение, и эту книжонку отец Непифодий, запутавшись в числах и обилии математической терминологии, быстро отложил. Вторая книжонка увлекла его несколько больше, да и название ее было интригующим: «Практическое руководство по исцелению организма человека силами мыслеформ со включением в них Сознания Космоса, то есть энергий и информаций тонких материй». В предисловии Бурислав Востриков обещал научить любого полностью восстановить свое энергетическое, психическое и физическое здоровье путем приобщения к Космическому Яснопознанию. Тут же перечислялись и двадцать восемь целостностей Сознания Космоса:

Вибрации Любви Матери-Земли

Вибрации Любви Царицы Небесной Богородицы

Сознание Вечной Молодости Амриты

Сознание Творца Иерархии Благодать

Сознание Рейки-Мастер

Сознание AROLO – TIFAR

Универсальное Сознание

Сознание Музыки Сфер

Сознание Пламени Седьмого Фиолетового Луча

Сознание сорока девяти Высших Внеземных Цивилизаций

Сознание Внеземной Цивилизации Атлантов

Вибрации Магнитной Ауры

Вибрации Книги Знания от Мевланы

Вибрации Любви сорока девяти Предвечных Сущих

Вибрации Энергии Чистой Праны четвертого измерения

И много других очень сложных вибраций.

– Господи Боже мой! – простонал отец Непифодий. – Правду говорят: «Если Господь хочет наказать, он отнимает разум…»

Он закрыл глаза и попытался заснуть. Заснуть было трудно, потому что неугомонная Таисия грохотала тарелками и пела при этом визгливо, но мрачно:

Я-я-я ехала домо-о-ой!

Душа была полна-а-а

Неясным для само-о-ой,

каким-то но-о-о-вым счастьем!

Казалось мне, что все с таким уча-а-а-стьем,

С такою ла-а-аскою смотре-е-е-ли на меня-я-я!

– Дура! – яростно, совершенно себя не контролируя, прошипел отец Непифодий. – Вот дура несчастная! С ласкою на нее смотрели! Кто же на тебя, дуру, с лаской посмотрит?

Но тут же забыл о Таисии и перевел глаза с образа Богородицы, висящего в углу и слабо озаренного лампадой, на маленький фотографический портрет Татьяны Петровны, где она была снята в любимой им беленькой кофточке с черным бантом. Татьяна Петровна ему улыбалась, как будто сейчас поцелует. Отец Непифодий схватился обеими руками за редкие виски свои и закачался из стороны в сторону.

– Чего я боюсь? – вслух спросил он себя самого.

– Ты знаешь чего, – ответил ему изнутри тихий голос. – Ты смерти боишься. Как все.

– Нет, я не боюсь. – И отец Непифодий вдруг расхохотался в своем полумраке. – Ведь нет никого, кто бы с этим не справился…

– Да что ты все шутишь! – сказал тот же голос. – Пока была Таня, так ты не боялся, а как померла… Ты, кстати, твердил, что стремишься за нею, не помнишь? А вот как тебе бы сказали: «Валера! А хочешь опять все сначала? И смерти не будет, и старости? Хочешь?»

– И Тани?

– Зачем тебе Таня, когда все сначала?

От такого кощунственного ответа – притом, что отец Непифодий отлично понимал, что это он сам же себе и ответил, – белоснежная перина вдруг словно бы сдвинулась с места и вся поплыла, как корабль. А он закачался на ней, вроде лебедя.

– Господи. Господи. Господи, – забормотал он. – Скажите робким душою: будьте тверды, не бойтесь, вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие, Он придет и спасет вас…

Он замер, прислушиваясь. Слова пророка Исайи, загоревшиеся в нем, сделали свое дело – на кухне замолкла проклятая матушка.

– Тогда откроются глаза слепых и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь, ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки…

И сердце его благодарно забилось:

– И превратится призрак вод в озеро и жаждущая земля – в источники вод. В жилище шакалов, где они покоятся, будет место для тростника и камыша. И будет там большая дорога, и путь по ней назовется путем святым, нечистый не будет ходить по нему, но он будет для них одних, идущие этим путем, даже и неопытные, не заблудятся.

Дождавшись того, чтобы муж ее Саша скрылся за углом соседнего дома, и проводив глазами его широкие плечи и красивый затылок – Саша все молодился, шапку даже в морозы не носил, – Лиза глубоко вздохнула и сняла телефонную трубку. Этот номер она знала наизусть, и даже когда в клинике для излечения душевных недугов давали снотворное сильными дозами, она этот номер отнюдь не забыла. Расчет, что в это время дома у них, в Леонтьевском переулке, не будет никого, кроме Зои, был прост. Мальчик уйдет в школу, дочка – на работу, зять – на репетицию, а Зоя останется. У нее, правда, могут оказаться ученики, но всего не угадаешь, и Лиза торопливо набрала памятный номер.