Пока они отъезжали в обычном неспешном темпе Говарда, Джин видела в боковом зеркале все уменьшающуюся фигуру Гретхен, машущую на прощанье, а потом почти вприпрыжку возвращающуюся к дому. Даже в несбыточных грезах наяву Джин никогда не осмеливалась вообразить ничего подобного – провести целый день наедине с Говардом, при полном и радостном одобрении Гретхен. Она с трудом верила такому подарку судьбы.

В машине было тепло и душно, и Говард опустил стекло, выставив локоть в окно.

– Скажите, если будет слишком дуть, – сказал он, увидев, как ее волосы развеваются на ветру.

Наступила тишина – несколько неловкое молчание двух довольно застенчивых людей, которым надо бы по правилам вежливости завести разговор, но ничего стоящего им в голову не приходит.

Так они проехали несколько миль, погруженные каждый в свои мысли, пока наконец Джин не сказала:

– Простите, Говард. Я очень плохой спутник. Совершенно не гожусь для светской беседы.

– Это ничего, – ответил Говард. – Я тоже. Придется нам вести несветскую беседу – или вообще воздержаться от разговоров.

Неловкость рассеялась, и они с облегчением улыбнулись друг другу, а потом опять стали глядеть на дорогу.

– Ваша жена удивительная, – сказала Джин. – Другие женщины по-настоящему расстроились бы, случись им пропустить такой день, как этот.

– Да, Гретхен не из тех, кто жалуется. Ну и, конечно, ради Маргарет она готова на все. “Преданная мать” – это про нее.

– Вы когда-нибудь хотели еще детей? – спросила Джин. – У вас так здорово получается быть родителями.

Может, вопрос и был бестактным, но Говард не подал виду.

– Было время, – ответил он. – На первых порах мы думали, что хорошо, если у Маргарет будет брат или сестра. И, наверное, Гретхен решила, что я захочу собственного ребенка, так сказать. Меня-то это никогда не беспокоило – я считаю Маргарет безусловно своей.

– Разумеется.

– Но это не получилось. И Гретхен почему-то не удивилась. Наверное, она никогда до конца не верила, что может зачать ребенка нормальным способом.

– Она молодая, – сказала Джин. – Ей нет и тридцати.

– Но я не молод, – сказала Говард. – А Маргарет уже слишком большая, и если бы ребенок родился, он все равно не стал бы ей товарищем для игр.

– Наверное.

– В любом случае, сейчас этого не может быть, – сказал Говард. Его голос было едва слышно сквозь шум двигателя.

– А… – Джин вспомнила односпальные кровати и расстояние между ними – можно подержаться за руки, но и только – и вспыхнула.

– У нас с Гретхен не было такого рода отношений уже несколько лет.

– Простите. Я не хотела допытываться. Мне всегда казалось, что вы идеальная пара.

– Разве такое бывает? Сомневаюсь. Но да, мы по-своему прекрасно ладим.

– Гретхен беззаветно вам предана, – настаивала Джин.

– Она так сказала?

– Зачем говорить? Это и так видно.

Она тут же поняла, что напрасно так сказала. Что она на самом деле может знать о чувствах Гретхен, если свои собственные не решается понять?

– Я не сомневаюсь, что она меня любит – как брата или любимого дядюшку.

– Не только!

– Если я и преувеличиваю, то чуть-чуть. В любом случае не как жена.

– Некоторые мужчины считают, что это дает им право на измену.

– Без сомнения. Но на мой взгляд, это нечестно.

– Кто вообще знает, как устроены другие жены? Или мужья, если уж на то пошло. Ваше… соглашение, может быть, не такое уж исключительное.

– Джин, вы очень мудры, но я искренне надеюсь, что тут вы ошибаетесь.

– Почему?

– Узнав вначале, что такое настоящий брак – если вы допускаете, что он бывает, – я могу сказать только одно: было бы чрезвычайно жалко, если бы многим людям пришлось довольствоваться его бледным подобием.

– Некоторым из нас приходится довольствоваться и гораздо меньшим, – возразила Джин с некоторой горячностью. Она уже сама не знала, соглашается она с ним или наоборот. – Теплые отношения, привязанность, семейная жизнь – это так легко со счетов не сбросишь.

Она чувствовала, что у нее дрожит голос. Говорить в кои-то веки откровенно было и облегчением, и мукой.

– Не поспоришь. К слову, я не считаю Гретхен виноватой. Виноват я сам. Я часто думаю, что ей было бы лучше дождаться человека, которого она смогла бы полюбить по-настоящему. Но я оказался под рукой, так сказать, в тот самый момент, когда нужно было довольно срочно обеспечить Маргарет отца и приличное воспитание. По крайней мере, так считала ее мать.

– Вы ведь не хотите сказать, что Гретхен вышла замуж не по своей воле? – запротестовала Джин. – Кто видел вас вместе, ни за что так не подумает.

– Нет-нет, никакого принуждения. Она приняла меня с благодарностью, но сейчас я думаю, что оказал ей плохую услугу, сделав предложение, когда она была в таком уязвимом положении, а ее мать умирала. Едва ли это был свободный выбор.

– Вы так говорите, как будто повезло только вам. Потому что она молодая и красивая. Но ведь и ей с вами повезло. Добрые, достойные мужчины – это редкость.

Он, конечно, не просто добрый и достойный, подумала она, – от этих слов сердце не замирает. Он лучше всех мужчин, а Гретхен – счастливейшая из женщин. Но этого произносить нельзя.

– Разве?

– Знаю по своему опыту.

Она могла припомнить только троих – Роя Дрейка, мужа Дорри Кеннета и самого Говарда. Даже ее собственный отец в конечном счете не дотянул. Она в смятении почувствовала, что у нее защипало в глазах, отвернулась и уставилась в окно на живые изгороди, пока не взяла себя в руки. Слезы подступили не из-за грусти, а от эмоционального напряжения – оно всегда возникало при попытках обсудить ее внутреннюю жизнь.

– Мне очень печально это слышать, Джин, – сказал Говард. – Я уверен, что вы заслуживаете гораздо большего.

– Ну, не знаю. Наверное, я получила ровно то, что заслужила. Кажется, меня привлекают именно те мужчины, которые не годятся в мужья. По крайней мере мне. – Она принужденно рассмеялась.

– Надеюсь, я вас не расстроил, – сказал он. – Мне показалось, что я могу с вами свободно разговаривать. Не знаю почему.

– Можете. Я рада, что так получилось.

– Наверное, это потому, что от вас не ждешь осуждения.

Джин никогда так о себе не думала; наоборот, она иногда ловила себя на высокомерном неодобрении, и ей было стыдно. Говард не сомневался в ее доброте, и ей еще больше захотелось оправдать его доверие и быть терпимым человеком широких взглядов, какой он ее считает. Я его люблю, с изумлением подумала она. Я никогда не собиралась, но теперь я его люблю. Она испытала облегчение от того, что призналась себе в этом и приняла как данность, которую нельзя отринуть или изменить, это было как сбросить цепи.

– Вот