class="p1">Маргарет с невозмутимым интересом наблюдала, как мужчина извлекает из бумажника новенькие пятифунтовые купюры и неуверенно, почти с дрожью кладет на прилавок. Джин чувствовала, как он волнуется, расставаясь с такой крупной суммой. Ей пришлось бы ее зарабатывать почти месяц.

– Молодцы вы обе! – сказал Говард, когда покупатель пошел своей дорогой, немного смущенно унося изысканный мешочек, который так и не сумел запихать в карман. – Это моя лучшая сделка за весь день.

– Я здесь ни при чем, – сказала Джин. – И у меня никакого таланта к торговле.

– Боюсь, у меня тоже, – признался Говард. – К сожалению.

– Я думаю, что если сам любишь тратить деньги, то и продавать у тебя лучше получится. А я слишком бережливая.

– Раньше я любила покупать игрушки, но теперь у меня есть Джемайма, и мне больше ничего не нужно, – сказала Маргарет с благоговением.

– О да, Джемайма пользуется огромным успехом, – подхватил Говард. – Ума не приложу, как мы без нее обходились. А теперь просто сидим и горько сожалеем о потерянных без кролика годах.

Джин улыбнулась. У него была такая чуднáя манера говорить, что было приятно, когда он над тобой подшучивает. Она вновь вспомнила об их первой встрече: каким он показался ей нескладным, ничем не примечательным, недостойным красивой молодой жены. А теперь она считала, что это Гретхен повезло. Он, пожалуй, нравился ей больше всех мужчин, каких она встречала.

Еще ей пришло в голову, что его первое впечатление от нее тоже могло быть не особенно благоприятным. У нее не было ни иллюзий, ни беспокойства насчет недостаточной физической красоты; более того, ее заурядность с каждым следующим годом раздражала все меньше. В двадцать лет ее угнетала собственная невзрачность, но к сорока это едва ли имело значение. Время не пощадило большинство ее более хорошеньких ровесниц, и чем красивее они были в юности, тем тяжелее переживали его разрушительное воздействие.

Появилась новая покупательница, чьи безупречные волосы, шляпка, перчатки и модный костюм намекали на многообещающее сочетание достатка и тщеславия, и это стало для Джин знаком, что пора отбывать. Изобразив удовлетворенных покупателей, они с Маргарет выскользнули из магазина, незаметно попрощавшись.

– Интересно, как там мама, – сказала Маргарет, вертя сумочкой, когда они шли по Бедфорд-стрит по направлению к Чаринг-Кросс. – Она обещала сделать к чаю шпицбубен.

– Что такое шпицбубен?

– Это печенье с джемом.

– Я сегодня узнала столько новых слов, – задумчиво произнесла Джин. – Шпицбубен. Позолотная бронза. Мне тоже понадобится блокнот, чтобы их не забыть.

Когда они подходили к дому номер семь по Бердетт-роуд, Джин сказала:

– Ты должна решить, куда ты хочешь пойти в следующий раз. Может быть, в зоопарк, если ты там давно не была?

– Я бы хотела поплавать, – ответила Маргарет. – Но только если ты зайдешь со мной в воду. Если будешь просто сидеть и смотреть, это не считается.

– Я с удовольствием поплаваю.

– Мама не любит, поэтому мы никогда не ходим купаться.

Может быть, это связано с тем, что она из Швейцарии, где нет выхода к морю, подумала Джин. Хотя озер там предостаточно.

Она изложила эту гипотезу Маргарет, которая как следует ее обдумала, а потом сказала:

– Нет. Она просто не любит мочить волосы.

Сначала они решили, что в доме никого нет. Боковая калитка – обычный вход – была заперта на засов, но когда они позвонили в дверной звонок и вгляделись в цветное стекло, оказалось, что Гретхен спускалась к ним по лестнице с корзинкой белья для глажки под мышкой.

– Ты вся горячая, – буркнула Маргарет, высвобождаясь из приветственных материнских объятий.

– Прости, – сказала немного запыхавшаяся Гретхен, обмахиваясь подолом фартука. – Я была занята.

– Ты сделала шпицбубен?

У Гретхен вытянулось лицо.

– Ох, нет. Не сделала. Совсем закрутилась.

Маргарет скрутила личико в самый свирепый узел недовольства.

– Испеку сегодня вечером, когда закончу с глажкой, – пообещала ее мать.

– Но я хотела угостить Джин.

– Бедная мама, – сказала Джин, почувствовав, что Маргарет довольно несправедлива. А может, и избалована, хотя это слово ей было больно произносить даже про себя. – Она весь день надрывалась, пока мы гуляли и пили чай в “Симпсонс”.

– В самом деле? В “Симпсонс”? Маргарет! Ах ты маленькая обезьянка! Куда тебе еще шпицбубен!

Маргарет должным образом смутилась. У нее на самом деле доброе сердце, подумала Джин, и ее легко исправить.

– И мы зашли к папе в магазин. Мы помогли ему продать рубиновый кулон за двадцать фунтов!

Гретхен взглянула на Джин.

– Неужели? Здорово придумали. Вот он, наверное, удивился.

Что придумала это именно Маргарет, должно быть очевидно, во всяком случае Джин на это надеялась. Но решила не уточнять: это придало бы истории больше значения, чем нужно. Она все равно не могла задерживаться; ей предстояла встреча с матерью и подробный разбор клубничного чая, поэтому она попрощалась с Маргарет, которой не терпелось выйти из дома и пообщаться с Джемаймой.

Но как только женщины остались наедине, Гретхен опять об этом заговорила.

– Я так рада, что вы зашли к Говарду, – сказала она. – Видите ли, вы ему очень нравитесь, и так чудесно, что у него есть подруга, с которой можно поговорить.

Ее одобрение было такое подчеркнутое, что Джин заподозрила иронию или подвох. И забавно, что Говард описывал пользу от влияния Джин на Гретхен почти такими же словами. Она вспомнила ревнивую реплику матери: “Что-то крепко они за тебя взялись, уж не знаю почему”.

17

Дорогая Джин!

Не хотите ли вы в следующее воскресенье присоединиться к нашей семейной вылазке? Мы каждый год ездим к тете Говарда Эди собирать яблоки и орехи – это около Мейдстоуна. У нее прекрасный сад, там можно играть в теннис и устраивать пикники, и всегда получается отличный день на свежем воздухе.

Очень надеюсь, что вы сможете поехать с нами.

С наилучшими пожеланиями,

Гретхен

На следующий день после того, как пришло это письмо, Джин вновь обхаживала миссис Мэлсом. Подношением на этот раз послужили зеленая фасоль и помидоры с их грядки, а также сливы и красная смородина, которые Гретхен всучила ей на прошлой неделе. Миссис Мэлсом стояла на коленях на прихваченной в церкви подушечке и пропалывала цветники перед домом. При приближении Джин она, несмотря на ее протесты, приняла, опершись на вилы, вертикальное положение.

– Хочу попросить вас о небольшом одолжении, – сказала Джин, как только фруктово-овощные дары были приняты. – Меня не будет весь день в воскресенье, и я подумала, что, может быть, вы сможете в какой-то момент заглянуть к моей матери. Вы, кажется, единственная, к кому она испытывает симпатию.

Она почти покраснела от собственного бесстыдства.

Миссис Мэлсом вытерла испачканные в земле руки о юбку и на минутку оперлась на