– Я этого не отрицал.

– Тогда при чем здесь Наташа? Может быть, объяснишь? – миролюбиво предложила Петрова.

– Боже мой! – простонал Жебет. – Пошлые, тупые обыватели. Все меряют по себе. Наташа – прекрасная женщина. Замужняя, между прочим.

– Я знаю. Тогда почему замужняя женщина встречает женатого мужчину после работы, не скрываясь, идет к нему домой, остается там какое-то время, держит в его квартире свою зубную щетку, тапочки? – начала терять над собой контроль Люся. – Почему?

– Ты настаиваешь, чтобы я объяснил?

– Я настаиваю, чтобы ты мне это объяснил.

– Она – чудо, – сказал Павлик и засветился. – У нас высокие отношения…

– Насколько выше половых?

– Ты начинаешь говорить пошлости. Это так на тебя не похоже, – укоризненно произнес Жебет.

– Это ты говоришь пошлости, рассказывая жене о том, какие чувства ты испытываешь к другой женщине, какое она чудо…

– Хватит, – отрезал Павлик. – Я устал.

– Я тебя понимаю и тоже устала, поэтому настаиваю на разводе.

– Зачем? Это нецелесообразно.

– Это целесообразно. Каждый останется при своем: ты – при Наташе, я – при ребенке.

Петрова отвернулась. Жебет растерянно переступал с ноги на ногу:

– Могу я здесь переночевать?

– Нет.

– Почему?

– Потому. Мне кажется, мы обо всем договорились.

– Это смешно. Неужели мне идти сейчас в гостиницу? Завтра Новый год – они все переполнены. К тому же я вряд ли тебя потесню. Здесь четыре кровати. Твои соседки знают, что я приехал, они не придут.

– Жаль.

– Что жаль: что приехал или что не придут?

– Все жаль, – ответила Петрова и посмотрела на Жебета.

– Так я могу остаться?

– Мне все равно. Оставайся.

Ночью между собравшимися разводиться супругами произошло то, что обычно происходит в окончание ссоры. Павлик сопел – Петрова терпела.

– Господи, зачем вам это было нужно?

– Мне не было это нужно, он взял меня силой. А я боялась за ребенка и поэтому не сопротивлялась.

– Вы сами-то понимаете, что сейчас говорите? – изумлялась младшая подруга.

– Я сказала тебе чуть больше, чем хотела, – с горечью признавалась Люся и поправляла очки. – Он всегда потом брал меня силой. Ему так нравилось.

– А вы?

– А что я? Я терпела.

– Зачем?

– Боялась.

– Кого?

– Не кого, а чего.

– Чего?

– Одиночества.

Утром Жебет от развода отказался, сославшись на занятость и собственное благородство. Петрова не настаивала. Новый год встретили вместе: скучно и буднично. Ни Левина, ни Женька с Любой так и не появились. Зато объявилась изжога, а потому провожать мужа Люся в очередной раз не поехала.

Спустя неделю Петрова разыскала Соню Левину и попросила ее вернуться.

– Ты правда на меня не сердишься, Люсь? – заискивающе спросила та, помня о своем предательском поступке.

– Уже нет, – заверила отекшая Петрова и взяла подругу под руку, после чего усатый генералиссимус и округлившийся рядовой медленно побрели к общежитию.

Через два с небольшим месяца Люся уехала рожать к матери.

Светка появилась на свет с недовольным выражением лица. Это заметила даже акушерка:

– Это надо же, какая сердитая! Посмотри-ка.

И показала ребенка матери.

Петрова потянулась к дочери, но младенец зашелся в плаче.

– Дайте ее мне, – жалобно попросила Люся.

– Ага, сейчас, – переглянулись женщины. – Шить надо. Ты вроде доктор?

– Вроде, – согласилась Петрова и отключилась.

В общем, первая волнующая встреча с дочерью прошла по неожиданному сценарию. Вторая состоялась в условиях, более располагающих к взаимной радости, но тоже оставила легкое чувство недоумения. Светка почему-то не взяла грудь. Вытянула губы, пару раз чмокнула, а потом выплюнула сосок и сморщилась.

– Не берет, – беспомощно обратилась Люся к медсестре роскошных форм.

– Ленивая, – спокойно ответила сестра. – Это ж трудиться нужно, а из соски и так течет.

– Так у меня молока не будет, – забеспокоилась молодая мать.

– Ну и ладно. С голоду не помрет.

– Но…

– Да что вы, мамаша, – поучительно изрекла шикарная в своей яблочной свежести сестрица. – Отдыхайте. Домой придете – и начнется: соски, пеленки, коляски, распашонки… И муж поди есть?

– Есть, – вспомнила Петрова.

– Не этот ли? – полюбопытствовала медсестра, выглядывая в окно.

– Где?

Люся следом метнулась к окну и увидела Павлика, одетого словно с чужого плеча. Бросались в глаза короткие брюки и мохеровый шарф среди весны. Жебету было зябко: он переступал с ноги на ногу и постукивал себя по бедрам, пытаясь согреться.

– Давно, видно, стоит, – с пониманием отметила сестра. – Помаши ему рукой-то.

– Зачем?

– Все мужикам машут, и ты помаши.

Петрова подняла руку, но помахать не получилось – так и замерла с поднятой вверх рукой.

Тем не менее Павлик заметил движение в окне и заметался в волнении. Со стороны его движения напоминали танец глухаря на токовище: он то приседал, то взмахивал крыльями, то раскачивал круглой головой и при этом что-то кричал.

– Радуется, – продолжала комментировать медсестра. – Девку-то ему покажи.

– Зачем?

– Все показывают, и ты покажи. Пусть осознает, что стал папашей.

Наливная красавица не выдержала Люсиной медлительности и схватила запеленатую Светку:

– На! Показывай давай.

Петрова безропотно подчинилась и поднесла ребенка к окну. Павлик замахал руками и вновь возобновил ритуальный танец отца перед окнами роддома.

– Ну ты посмотри! Ну ты посмотри, как радуется-то, – всплеснула руками Люсина помощница. – Другие напьются и орут, а этот руками машет. Непьющий он у тебя?

– Нет.

– Значит, хороший отец будет, – с уверенностью резюмировала медсестра, преисполнившись гордости за молодую мамашу. – Ладно, хорош. Не видишь, что ли, пеленки мокрые. Счас орать начнет.

И оказалась права. Светка заголосила, требуя внимания и жалуясь на дискомфорт.

– Характерная, – не удержалась от вынесения приговора собеседница. – Намучаешься ты с ней, уж поверь, – успокоила она Петрову и начала разматывать намокший сверток.