Воронов тоже ощущал себя не в своей тарелке. И только привычно гнусаво напевал под нос упаднические песни, похоже, эмигрантские:

«Эх, гитара, что звенишь несмело, Довольно тебе плакать надо мной».

Я не выдержал и прикрикнул:

– Слушай, Никита Алексеевич, не нагнетай тоску!

Один Фадей не терял бодрости духа. Вот же у человека железная нервная система и минимум посторонних терзаний. У него склад психики такой: есть событие – есть реакция. Нет – так и не надо дергаться и переживать. Проблемы решаются по мере их поступления. А от излишних эмоций нужно уметь дистанцироваться. Не та работа, чтобы все беды мира пропускать через себя.

Дежурный по наркомату был уведомлен, чтобы обо всех террористических актах и катастрофах незамедлительно сообщать мне. Но пока внутренний телефон молчал.

Так и протекал в напряжении час за часом.

Ближе к вечеру на связь вышел Атлет. Позвонил с телефона-автомата. Голос у него был оптимистично-приподнятый.

– Ну как, отправили бабушку? – с замиранием сердца спросил я.

– Да не-ет, – протянул Атлет нараспев. – Отказалась бабушка. Говорит, не поедет никуда. Ей и здесь хорошо.

Рука моя, сжимавшая со всей силы трубку, дрогнула. И невольно вырвался вздох облегчения.

– Ну, пускай поживет здесь, – сказал я.

– Так никто ж старую не гонит…

Фадей с Вороновым, сидевшие напротив меня, пожирали меня глазами.

– Отбой, братцы, – я с силой опустил черную эбонитовую трубку на аппарат. – От теракта «Картель» отказался. Пойду начальство обрадую.

Плужников выслушал меня внешне совершенно невозмутимо. Хотя я видел, как дрогнули его пальцы, сжимавшие авторучку, а взгляд потеплел, и из него ушла, будто растворилась, какая-то отчаянная, когда нечего терять, злая решимость. Тоже же не железный, хотя и кажется им.

– Что и требовалось доказать, – произнес он с напутственным превосходством. – Это была обычная проверка лояльности.

– Как мы и надеялись.

Я молил Бога, есть он или нет – неважно, чтобы это была лишь проверка. Имелись основания так считать. «Картель» сейчас концентрирует все свои силы и озабочен тем, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А тут – такой теракт, громкий и, в принципе, бестолковый. Подозрительно. Но вместе с тем немалый шанс был, что акция планировалась на самом деле.

Теперь ситуация окончательно прояснилась. У «душегубов», напоминающих обычных уголовников, была роль расходного материала. Если их прихлопнет НКВД при совершении террористической акции, то и не жалко – наверняка они ничего не знают и в случае ареста никого не сдадут. И это будет свидетельством того, что «Святая Держава» не что иное, как детище НКВД. Скорее всего, Нормировщик это время прячется в каком-нибудь логове и выжидает результата, чтобы самому не попасть в лапы чекистов при неблагоприятном раскладе. Но теперь он успокоится. Потому что «Святая Держава» свою часть договора выполнила честно, продемонстрировав лояльность высшего уровня.

Ну что, будем работать дальше…

После этой проверки стало сразу ощутимо, что отношения двух подпольных организаций начали резко укрепляться. По просьбе «Картеля» мы легализовали шесть человек, перешедших из-за рубежа или находившихся на нелегальном положении.

– Ну вот, работа переходит на деловые рельсы, – удовлетворенно заключил Плужников на совещании по агентурной разработке «Корона». – Еще шесть вполне реальных врагов у нас под колпаком.

– Система заработала, – кивнул Воронов удовлетворенно. Он постепенно начинал признавать, что задумка имеет право на существование. И не стоит всех сразу ставить к стенке, а оперативные игры порой более полезны.

– И все же этого недостаточно, – отметил Плужников.

На его столе зазвонил внутренний телефон. Он поднял трубку, выслушал, кивая:

– Да. Да… Передайте особоуполномоченному, что я занят. Освобожусь через пятнадцать минут.

Он бросил трубку на аппарат. Поморщился как-то болезненно.

Я видел, что последние дни самообладание давалось ему все тяжелее. Неудивительно – внутри наркомата дела заваривались крутые. Как я и думал, продолжали активно выковыривать близких Ежову и скомпрометировавших себя сотрудников. Слава те господи, наше отделение пока эта опасная суета обходила стороной. Но Плужникову было нелегко. Особоуполномоченный – это тот, кто ведет расследование по сотрудникам. Похоже, просился на прием к заместителю наркома с очередными дурными вестями.

– Когда же они угомонятся все? – покачал головой Плужников, потом махнул рукой. – Ладно. Вернемся к «Картелю». Надо его подтолкнуть. Убедить, что с легализацией агентуры без нас не обойтись.

– Каким образом? – спросил я.

– Где сейчас твои «первенцы», которых Проводник через «окно» провел?

– На съемном жилье за рабочим поселком Измайлово. Изредка вылезают. Мы за ними присматриваем.

– «Картель» уверен, что «державники» о них ничего не знают, так что подозрений в любом случае, как дело ни повернется, не будет… А сделаем вот что…

Плужников выдал свой план. Достаточно простой и банальный, хотя и требующий виртуозного исполнения. Ну что же, как все банальные планы, он имел хорошие шансы на успех…

Теплый и ласковый полдень. Прозвенел сигналами, простучал колесами на стыках рельс по Сретенскому бульвару темно-зеленый трамвай под номером 23, переполненный, с висящими на подножках пассажирами. Прошелестела легко и весело, как летний ветер, оживленная компания московских студентов – очаровательные девушки в легких пестрых платьях и молоденькие ребята в серых костюмах. Прошагал тяжелой поступью военный патруль, высматривающий военнослужащих, нарушающих форму одежды. Прошуршал шинами грузовик с цистерной, надписанной «Вода».

На углу разгорался спор между овощной лоточницей и покупателями. А рядом отпустил довольного клиента с идеально вычищенными коричневыми ботинками старый чистильщик обуви – смуглый ассириец, сидящий на пороге своей будки уже тридцать лет.

Большинство чистильщиков в Москве были такими вот ассирийцами, нашедшими для себя узкую экономическую нишу. Щетки, бархотки, крема – в будке они на все вкусы и цвета обуви. Воспитанный человек не может ходить в грязной обуви. Москва – город воспитанных людей. Поэтому чистильщик никогда не останется без работы.

Мимо будки неторопливо прошли двое статных, спортивного вида парней – один блондин, с короткой стрижкой, другой – с пышной рыжей копной волос и россыпью веснушек на лице и руках.

– Чищу, полирую обувь дорогую. И дешевую чищу тоже, она от того смотрится дороже! – чистильщик завел сочиненный им в творческих муках стишок – благо русским языком, в отличие от многих своих земляков, он владел в совершенстве. Нормальный стих получился. Не Маяковский, конечно. Но получше, чем у извозчиков – типа «едь на кобыле, не будет зад в мыле».