Единственный способ, позволявший ему выживать в браке (где жена получала в пятнадцать раз больше его неплохой докторской зарплаты, но как только опередила его по деньгам, в тот же момент принялась выражать отвращение к его неспособности заработать себе на жизнь), состоял в том, что он напоказ, демонстративно делал вид, что едва-едва терпит все блага, приносимые деньгами. Он позволил Рэйчел купить дом в Хэмптонсе, позволил купить эту чудовищную подделку под обиталище старых денег – квартиру в «Золотом», позволил купить машину с откидным верхом. Он не позволял себе осознать, что вещи Рэйчел становились его вещами, как только он становился соучастником их вещности. Он не покупал их, но они принадлежали и ему тоже. И теперь медиация была ненавистна ему, так как создавала впечатление, что он стремится к каким-то из этих вещей, заявляет право на них и вынужден будет признать, что тоже получал от них удовольствие. Ладно, говорил он, делая малюсенький шажок к отступлению. Бери всё. Забирай всё, что хочешь.

Когда он начинал так трепыхаться, Фрэнк, медиатор – у него были волосы только над ушами, и он носил свитера с воротником-шалькой, – говорил: «Тоби, давайте передохнём».

Тоби примирился бы с потерей вещей: пусть машина, и дом в Хэмптонсе, и клуб исчезнут из его жизни в одночасье, он это переживет, потому что вообще никогда не стремился быть богатым человеком. Но теперь с ним обходились как с женой-домохозяйкой, которая всю жизнь сидела дома с детьми: Фрэнк, советовавший драться за то, что принадлежит ему по закону, вероятно, советовал то же самое и домохозяйкам. И Фрэнк был прав. Тоби действительно что-то полагалось по закону. Ему полагалась компенсация за то, что он позволил Рэйчел подрубить в корне его карьеру: требованиями, чтобы ей обеспечили возможность работать допоздна, просьбами дать ей сделать еще один звонок. Ему полагалась компенсация за то, что его свели к нулю и сбросили со счетов. Ему полагалась компенсация за то, что он дрожал в тени жены все эти годы, за то, что у него отняли радость жизни, за то, что каждый вечер его вынуждали драться. Вы считаете, что он сердится? Нет, он не сердится. Он просто объясняет ситуацию.

Вот что на самом деле пытался сказать Фрэнк: Тоби не суждено получить то, чего ему хотелось в первую очередь, то есть счастливый брак. Он совершенно точно никогда не дождется никаких извинений или даже понимания, почему их брак сошел с рельсов. В таких случаях материальная компенсация была единственной надеждой. Фрэнк это знал. Видел много раз. Приходится брать вещи – они станут единственным утешением, когда ты поймешь, что всё остальное пошло прахом. Но Тоби не мог заставить себя сражаться. Ему было слишком унизительно выпрашивать вещи, которых он не хотел с самого начала. Ведь привыкать к вещам, получать от них удовольствие – совсем не тоже самое, что хотеть их. Правда же?

Медиация закончилась, и в дело снова вступили юристы. На этот раз они возились с бумажками, составляли контракты, убирали имя Тоби из свидетельств о собственности, как будто он мог прийти и заявить свои права. И это было еще унизительнее – то, что они не могли расстаться как люди, которые друг другу доверяют: словно Тоби так нуждается в деньгах, что забаррикадируется в квартире Рэйчел или будет судиться с ней из-за машины. Ведь он всего лишь нищий докторишка. Который, кстати говоря, зарабатывает больше четверти миллиона в год. Спасибо вам в шапку.

Он выдохнул шумно, как лодочный мотор. Он не мог унизиться до того, чтобы звонить друзьям Рэйчел и спрашивать, не выходила ли она на связь. В этой истории было что-то настолько постыдное, что он не пережил бы, узнай о ней кто-нибудь. Да, при разводе обычно дерутся грязно, и люди это понимают, но когда тебя бросает жена, с которой ты уже разъехался, это слишком унизительно даже для Тоби. Даже после их скандалов на публике, появлений в гостях с вытянутыми лицами и тех случаев, когда она открыто издевалась над ним за недостаток культуры. Недостаток культуры. Это он-то недостаточно культурен?! Он, читающий всех финалистов Пулитцеровской премии и владеющий годовыми абонементами в четыре, прописью: че-ты-ре музея! Он, который каждую неделю прочесывает журнал Time Out в поисках новых культурных мероприятий, жертвует в фонд сохранения Центрального парка и вытаскивает семью на оперу, концерты виолончельной музыки и Mummenschanz[15]?

Он открыл новое окно на компьютере и зашел на сайт банка, где был его общий с Рэйчел банковский счет. Они разделили счета по совету Фрэнка, и Тоби перевел выплату зарплаты на новый счет, открытый в отделении банка на углу его нового дома. Но компьютер все еще автоматически логинился в старый счет, и Тоби подумал: если он увидит, где Рэйчел сейчас тратит деньги, то, может быть, поймет, где она и чем занимается. Он нажал на кнопку «Войти в личный кабинет», и на экране появилась надпись: «Логин или пароль неверны». Он попробовал еще раз. Появился тот же самый экран, извещающий, что у Тоби есть еще две попытки, после чего вход будет заблокирован. Тоби попробовал еще раз. Теперь на экране говорилось, что у него осталась одна попытка. Он попробовал зайти на страницу одной из кредитных карточек – то же самое. Он закрыл компьютер и произнес у себя в голове единственный раз: «Чтоб ты сдохла, Рэйчел». Карла, его психотерапевт, незыблемо держалась мнения, что внутренний монолог может быть токсичным, и если Тоби будет твердить про себя гадости о бывшей жене, это создаст больше проблем, чем разрешит. И проблемы эти будут его, а не жены. Но всё равно он мысленно произнес: «Чтоб ты сдохла, Рэйчел». И это было как глоток прохладной воды в жару.

По ночам он всё так же продолжал получать послания от Нагид. С каждой новой фотографией соска, губы, живота, с каждой новой двусмысленностью он думал о том, как безумен этот мир и как он сам стремительно падает по мучительной спирали, терзаясь беспокойством за пропавшую жену и продолжая улыбаться, чтобы дети ни о чем не догадались. При этом он как ни в чем не бывало обменивался сексэмэсками с женщиной, которую никогда не встречал. Он в миллионный раз за это лето изумился, как можно быть таким несчастным и растерянным и таким сексуально возбужденным и голодным, причем одновременно. Какое чудо природы человек![16]

А днем он смотрел из окна на пляж и раздумывал о блочной Вселенной маленького клочка земли перед домом. В блочной Вселенной он еще здесь – тот он, который на шесть лет раньше сегодняшнего. Он из того дня, когда они приехали смотреть этот дом и Тоби повел детей побегать по песку, пока Рэйчел разговаривала с агентом по продаже, а потом она вышла, и они стали обниматься и целоваться, и Тоби подумал про книжку Сида Хоффа, которую читал детям. Книжку про тюленя Томми, который ушел из зоопарка, чтобы посмотреть мир. Он заходит в школы, в рестораны и так далее. Там хорошо, но ничего особенного. И вдруг Томми наталкивается на ванную комнату и в восторге восклицает: «Ах, вот это место для меня!» Именно такая мысль мелькнула у Тоби на пляже: «Ах, вот это место для меня!» Может быть, и Рэйчел в тот миг ощутила то же самое, и они поцеловались. А в следующем кадре блочной Вселенной он играет на том же пляже с Ханной, они перекидываются тарелкой, и он снова думает: «Ах, вот это место для меня!», и тут из дома выходит Рэйчел и орет на них за то, что они вывалялись в песке после душа, когда им сейчас нужно идти ужинать в гости.