Я любуюсь видом, открывающимся с террасы, когда Маркус подходит сзади. Мое отношение к нему осталось практически прежним, но не думаю, что ему нужно разрешение, чтобы коснуться меня. Он засовывает руки мне под футболку, пальцами касается кожи на животе, ведет ладонью влево-вправо. Это вызывает наслаждение.

И мурашки.

Маркусу Ферраро не необходимо вообще чье-либо разрешение, чтобы делать то, что ему хочется. И хоть в некотором роде я раздражаюсь этой его черте, хоть в какой-то мере терпеть не могу каждую минуту этого долгого дня, мне еще никогда не было так хорошо.

— Я знаю, что ты презираешь меня, — шепчет Марк на ухо, расстегивая пуговицу на моих джинсах. — Наверное, ты посчитаешь это грязным и… кошмарным, но я без ума от мысли, что ты борешься с чувствами ко мне.

Он, безусловно, прав, но разве я сама хочу в этом признаваться даже самой себе? Когда я пытаюсь поставить под сомнение его дерзкие слова, Φерраро неожиданно закрывает мне рот свободной ладонью, в то время как другая рука уже оттянула резинку моих трусиков. Маркус проталкивается пальцами глубже, спустя пару мгновений те уже трогают центр. Всепоглощающую тишину огромной квартиры нарушает только громкое, тяжелое дыхание Ферраро. Он прижимается ко мне ближе, кружит над клитором двумя пальцами. Из-за джинсовой ткани у него получается это небыстро. Я жду, когда он снимет с меня все. Цепляюсь ладонями за его руку, смыкаю веки крепко-крепко. Голова сама откидывается назад. Затылок встречается с мускулистой грудью Марка. Наконец, он убирает руку с моего рта, позволяя мне вздохнуть, протяжно застонать. Сдавливает пальцами горло. Я продолжаю получать удовольствие с закрытыми глазами. Εсли открою, кажется, все разлетится на части. Кажется, что все это лишь моя фантазия, и от нее ничего не останется, если я целиком не окунусь в нее.

— Сколько у тебя было мужчин?

Его вопрос застает меня врасплох. Я не думала, что он спросит об этом в такой ответственный момент. Если честно, несмотря на возбуждение, мысли мои возвращаются к той фотографии, которую Маркус вчера видел. Я должна ему все рассказать. Я должна дать понять, что я пристойная девушка. Внутренний голос протестует, уверенный в том, что я никому ничего не обязана. Стараюсь не прислушиваться к нему, но это сложно. Марк прекращает движения, его горячее дыхание все так же обжигает кожу, однако я чувствую, как он напряжен.

— Сколько? — повторяет Ферраро.

Он произнес это слово с настолько суровой интонацией, что меня, словно током ударило. Сразу следом кожа покрылась мурашками — теперь от неимоверного холода. На улице ветрено, и только сейчас, когда Маркус отстранился, я ощутила это.

Я вновь обхватила себя руками, атакованная мерзлым осенним воздухом. Сентябрь в Риме считается летним месяцем: как правило, днем всегда тепло, но вечерами выходить из дома без верхней одежды очень опрометчиво.

— Ни одного.

Оборачиваюсь к нему. Взгляд, полный ожесточенности. Малахитово-миндальные глаза изучают меня с особым пристрастием. Я желаю вжаться в стену, и, если она была за моей спиной, так бы и поступила. Невзирая на продемонстрированную жесткость, Маркус поднимает руку, чтобы коснуться ею моего лица. Большим пальцем проводит по моим губам, смотрит пронизывающе, заглядывает в самую душу.

— Ни одного не было, — говорю я опять, но, в действительности, это больше похоже на писк.

Как бы он отреагировал, будь у меня кто-то когда-то? Почему мужчинам важно быть первыми у женщин? И что потом — удовлетворенное самолюбие, «нам было классно, но прощай»?

Марк умеет вырвать все раздумья из моей головы лишь одним прикосновением. С удивительной нежностью он прижался своим лбом к моему лбу. руки опустились вниз, осторожным движением пальцев прошелся по предплечьям. Медленно дыша, проложил дорожку из ласковых, безмятежных прикосновений до запястий. Потом же наши пальцы переплелись. Он — такой мощный, высокий, возвышающийся надо мной — маленькой, держит меня за руки. Я думаю, такое поведение для него не характерно. Маркус никогда и ни за что не поступил бы так при ком-то, оттого мне и дороги эти мгновения. Наши собственные минуты, о которых никто не узнает.

Я так сильно боюсь влюбиться в него! Мне до ужаса больно осознавать, что Марк не сможет ответить взаимностью. Я наивна, но всякой легковерности есть передел. Чувствую, что нужна ему не просто так. Не знаю, как, но чувствую. Вряд ли кому-то удастся меня в этом переубедить. Я разрешаю. Я сама даю добро.

Поскольку он нужен мне больше.

— Послушай, то фото, которое ты бесцеремонно открыл в моем телефоне, — говорю шепотом и усмехаюсь, закрыв глаза, — не имеет отношения к тому, что ты подумал.

Ферраро отвечает так же — едва слышно, из-за чего я вся дрожу. Предвкушение нашей первой ночи сводит с ума.

— Я ничего не подумал.

— Ты врешь, — на миг распахиваю веки, убеждаюсь, что длинные пушистые ресницы касаются скул, а потом следую его примеру. — Я… Я… Участвую во многих благотворительных акциях. В этот раз мне предложили раздеться для серии фотографий, которая рассказывает, что мы погрязли в крови убитых нами диких животных.

Все, что я слышу дальше — молчание. Он не говорит ни слова, поэтому приходится взглянуть на него. Оказывается, Маркус пялился на меня все это время — не меньше двадцати секунд. Когда я сосредотачиваю на нем взгляд, он увеличивает между нами дистанцию.

— Почему ты это делаешь? — произносит Ферраро, по-прежнему не отпуская моих рук.

Он, подняв их выше, смотрит на них, большими пальцами гладит фаланги пальцев. Не глядя мне в лицо, ждет ответа.

— Потому что хочу.

С грустно улыбкой на губах Марк мотнул головой.

— Я тебя не заслуживаю.

Это правда, но мы всегда тянемся к людям, которые нас не достойны. Это что-то вроде встроенной кнопки «мазохизм». Ты нажимаешь на нее сам, никто не виноват, никто ответственности не несет. Страдай. Сердце разбито — плачь. Гораздо труднее отгораживаться от людей, которые сделают тебе больно. Ты прекрасно понимаешь, что в конце душу придется собирать по кусочкам, но все равно жмешь на кнопку.

Внезапно Марк уходит. Он просто разворачивается и идет, ступая твердыми шагами, на кухню. Там возится с кофемашиной, как будто между нами только что не состоялся откровенный разговор.

Что за… черт?

Я смотрю на его широкую спину, на согнутое колено. Наблюдаю, как он достает из шкафчика чашки с блюдцами. Я моргаю, снова моргаю и не могу понять, что происходит. Воздух на террасе до сих пор наполнен стойким, благородным и свежим ароматом парфюма Маркуса. Он мне необходим.

В сравнении с ним, я иду достаточно медленно, но в конечном итоге все-таки оставляю просторную летнюю пристройку за собой. Марк не оборачивается, но мне заметно, как он напрягся, почувствовав, что я рядом.

— Выпьем кофе, — наконец-то заговаривает Ферраро, — и я отвезу тебя домой.