— Мир не такой, каким ты его представляешь, Каталин, — надломленным голосом изрекает Ферраро.

Он так и не отнял руку от моего лица.

— Ты дурочка, понимаешь? — говорит, вскинув брови. — Ты слишком добра и наивна. Твои розовые фантазии никак не пересекаются ни с реальностью, ни с моей жизнью.

Не осмеливаюсь провести рукой по образовавшимся на его лбу складкам.

— Защищая животных, задумываешься ли, что что бы ни делала, все равно их будут убивать…

— Неправда.

— … Потому что богатые сволочи готовы платить за свои развлечения очень большие деньги. Однажды я узнал, что родной отец сел играть в покер за один стол с молодым бизнесменом — у того были небольшие лишние суммы и отсутствие мозгов. Β итоге он проиграл моему папе все — даже свой дом, даже свой бизнес. — Он отодвигается и разводит руками. — После смерти отца я вернул этому тупице деньги. Акции и недвижимость папа продал, как я его ни уговаривал об обратном. У него не было ни жалости, ни совести. Он делал очень много плохих вещей. Поверь, я до сих пор разгребаю его дерьмо!

— Маркус…

— Ты должна вырасти, перестать быть маленькой девочкой. Хватит думать, что ты можешь кому-то помочь. Ты не можешь.

А теперь я плачу. Меня не заставило пролить слезы отношение Марка ко мне, но эти слова, в которых он пытается меня убедить, слишком сильно ранят. И если бы он был единственным, кто говорит так… Ну почему?!

— Не плачь, — сухо просит Ферраро.

Я отхожу в сторону, вытираю соленую воду, которая не перестает капать из глаз. Душу в себе рыдания. Не сейчас. Позже. Я разрешу себе реветь целый день, но не при нем. Бессилие сковывает. У меня была в запасе куча доводов против точки зрения Маркуса, но всего этого не осталось. Нет былой уверенности в том, что нужно что-то доказывать, отстаивать свои взгляды перед такими черствыми людьми, как Марк Φерраро.

Εсть ли смысл?

— Прости, — непредвиденно извиняется он, — мне следовало самому отвезти тебя домой, а не вызывать такси.

Ему кажется, это единственное, в чем он облажался. Я смотрю себе под ноги и проговариваю едва ли не безжизненным, отрешенным тоном голоса, который не узнаю:

— Почему так? Почему, когда человек делает что-то хорошее, светлое, общество твердит, что ему нужно повзрослеть? Но, если человек — не человек вовсе, тогда социум относится к такому явлению, как к чему-то само собой разумеющемуся. — Я вскидываю на него вопросительный взгляд, слегка сощуриваюсь. — Скажи, разве это нормально быть мерзкой тварью? — Слезы градом катятся по щекам, неподдельно сожаление, наверное, отразилось гримасой на лице. — Я не хочу быть тварью.

Он приближается совершенно неторопливо, а, услышав его шаги, я вздрагиваю. Маркус встает напротив, кладет ладони мне на скулы, быстро смахивает с них капли горя. Смотрит так внимательно, пронзительно, долго.

— Я не хотел обижать тебя. Просто сказал то, что посчитал правильным. Со мной никогда не будет легко. У меня нет ничего с Бланш, но я никогда никому не клялся в верности. Если ты ищешь вечной любви, значит, ты ошиблась дверью. Я бываю лжецом, изменщиком, подлецом. Вероятно, я убью все твои мечты и розовые фантазии. Будь ты раскованной и не такой милой, я бы не откровенничал сейчас. Это мой долг — мой единственный долг перед тобой. Поняла?

Β одно предложение он вложил массу всего. Я поначалу не успевала за ходом его мыслей, но потом уяснила, что прекратила плакать, сконцентрировавшись на его монотонной речи.

— С чего ты взял, что мои фантазии — розовые? — Марк буквально вылил целый ушат информации, но это единственное, что я решила уточнить.

На самом деле, меня очень беспокоит то, что он сказал мне. Я не выдам, как для меня это важно. Да, разумеется, мне хочется быть его девушкой, иметь все права на него, иметь право думать, что принадлежу ему. Но истина заключается в том, что между нами нет ничего конкретного. Маркус привык наслаждаться жизнью. Когда он насладится мною сполна, мы распрощаемся.

Грусть и боль уже завладевают мной, хотя это время еще не наступило. Ферраро наклонился, подхватил меня под бедра — второй раз за день. Мои ноги обвились вокруг его восхитительного, мускулистого тела. Руками я хватаюсь за внушительные плечи. Одна ладонь сползает вниз, скользит по футболке, по атлетическому торсу.

Он принимается целовать мои губы — отрывисто, жарко, то глядя в глаза, то опуская взгляд вниз. Оторвав мою спину от стены, Маркус снимает с меня рюкзак, затем на пол летит моя майка. Он грубо сжимает грудь, а пальцем другой руки рисует воображаемые линии на шее.

— Здесь отметины, — горячо шепчет, — их оставил я.

Удовлетворенный этим фактом, он без всякой чуткости стиснул мою талию крупными каменными ладонями. Коснулся языком впадинки на шее, спустился ниже, напомнив, как отлично умеет ласкать соски — внизу живота заныло.

— Послушай… — с трудом перестав ласкать меня, глубоко дыша, Марк пригвоздил мои руки над головой. — Когда я скажу «Basta!», мы все закончим и забудем.

Β жизни Маркуса множество Каталин, а у Каталин — только один Маркус. Ему легко говорить об этом, но мне уже больно об этом слышать. Он хочет увериться в том, что я все поняла, что все это временно и очень хрупко.

— Конечно. — Какая же вопиющая ложь! — Это ведь так просто кликнуть на «Delete», да?

Пытаюсь говорить на его языке, что вызывает у Марка усмешку. Он невероятно обаятелен, когда чуточку обескуражен.

— Хорошая ученица, — улыбается уголком губ, а после дарит безжалостный, дурманящий поцелуй.

Может быть, Ферраро мне и не поверил. Какая разница? Главное — я могу жить в своей иллюзии еще хоть сколько-нибудь. Я не влюблюсь в него. Я стану с ним женщиной, но не полюблю его.

Настолько безрассуден мой порыв,

Порыв безумца, следовать упорно

За той, что впереди летит проворно,

Β любовный плен, как я, не угодив, —

Что чем настойчивее мой призыв:

"Оставь ее!" — тем более тлетворна

Слепая страсть, поводьям не покорна,

Тем более желаний конь строптив.

И, вырвав у меня ремянный повод,

Он мчит меня, лишив последней воли,

Туда, где лавр над пропастью царит,

Отведать мне предоставляя повод…

© Франческо Петрарка Сонет 6

Маркус

Исайя пьет кофе, откинувшись в кресле. Оставив блюдце на столике между нами, он загадочно мне улыбается. Друг еще не в курсе, как именно прошла моя ночь с Каталин, но уже строит предположения. Я его разочарую, когда расскажу правду. Смотрю на часы — без десяти девять. Через несколько часов мне нужно быть в аэропорту, встречать Бланш. Черт возьми, все так не вовремя. Потасовка карт, которую может устроить бывшая, мне совершенно не нужна, но я реально по ней соскучился.