Каталин

Слезы и боль помогают отдаться в полной мере Морфею. Быть в плену у сладкого сна превосходно — есть столько всего, о чем хочется забыть. С этим замечательно справляется мир грез, куда можно уйти, расслабившись и закрыв глаза. Самое страшное — это бессонница. Но вчера у нее не было шансов. Маркус обнимал меня, пока я плакала. Он прикладывался губами к моему лбу, прижимал к сердцу и шептал ласковые слова. Я понимаю, что происходит со мной — пытаюсь пересмотреть наш вчерашний разговор. Обещания, которые даются ночью, перестают иметь силу с утра. Наверное, хоть раз в жизни каждая девушка думает о том, что сможет изменить мужчину, которого полюбила.

Нет.

Я закрываю лицо руками, стараюсь дышать размеренно. Так, нужно прийти в себя. Необходимо выбросить из головы весь тот бред, в котором я стремилась себя убедить. Ничего из этого не имеет ни капли общего с реальностью.

НЕТ.

Однако, стоит распахнуть веки, всмотреться в обстановку спальни Маркуса, где я ночевала, сердце по-особенному щемит. Ощущение такое, будто его сжали в кулаке. Оно болит, разрывается от страданий. Я влюбилась в него — в его отношение ко мне. В то, что он заставляет меня испытывать. В то, как обращается со мной, когда мне плохо, когда я нуждаюсь в помощи и тепле другого человека. Ночью Марк был так нежен, так нежен! Я наслаждалась касаниями его длинных пальцев к моей коже. Он заводил пряди мне за ухо, заглядывал в глаза. Он не давал даже намека на то, что устал от моих рыданий, хотя, уверена, ему надоело то мое состояние.

Хочу я этого или не хочу, но пора бы уже посмотреть в глаза действительности: Маркус был со мной предельно правдивым. Между строк читать не приходилось. Я не могу строить иллюзии только потому, что мне так удобно. Но так сложно, лежа в его постели и рассматривая темно-серые обои с черными надписями, принять как данность его нелюбовь.

Нет.

Я не влюбилась.

Просто ни с кем никогда я не была в такой близости, ни с кем не чувствовала сумасшедшее падение вниз и такое же безрассудный подъем наверх. Ревность, азарт, страсть, горячность, исступление, ярость, желание — это все по-новому, это все впервые.

Я угадала: спальня Маркуса именно такая, какой я ее воображала. Из четырех ярких комнат Ферраро отдал предпочтение той, где минимум цветов — черный, белый, серый. Кровать солидных размеров, справа от нее два больших французских окна. А слева — шкаф-купе, туда я еще не заглядывала, но ужасно интересно узнать, что скрывается за раздвижными дверями из свинцово-черного стекла. Вряд ли я увижу там что-то, кроме одежды, обуви, тумбы внутри шкафа, на которой хранятся туалетная вода и пара дорогих наручных часов, но мне все равно любопытно.

Невдалеке от кровати расположилось подвесное круглое кресло из стали и ротанга. Его дополняют болотно-зеленые подушки. Выглядят они фантастически-мягкими, так и подмывает дотронуться, чтобы убедиться. Не уверена, что у меня будет возможность отдохнуть в этом «кресле-кокосе», но, если удастся, это сделает мой день в несколько раз лучше. Хорошая книга, вкусный чай… Я бы предпочла Айрис Мердок. Она входит в пятидесятку лучших британских писателей XX века по версии The Times. Я люблю драму в книгах, а великая Айрис — мастер по этой части. Ее «Итальянка» и «Черный принц» покорили меня больше всего. Лучшее, что есть в книгах писательницы, — это право читателя делать собственные выводы о персонажах. Айрис никогда не давала оценок своим героям — это прерогатива поклонников ее творчества.

Глядя в самый обычный серый потолок и раздумывая над любимыми романами, я то и дело возвращаюсь мыслями к Маркусу. Припоминая британскую писательницу, цепляюсь за ключевое слово… Марк многим журналистам признавался, что родился и вырос в Англии, он чувствует себя полноценным британцем. Ох, уж этот его акцент — он так прекрасен и соблазнителен… Я читала все статьи в Интернете, посвященные Ферраро, которые нашла. Я знаю… знаю, что это ненормально.

Мое сердце то ускоряется, то перестает биться совсем, когда, наконец, я осознаю, что лежу в его кровати практически раздетой — на мне осталось лишь нижнее белье. Но я помню, как Марк принес меня на руках в спальню, как мы лежали на одеяле, но не под ним. Мы были одетые, целовались, а потом боль захлестнула, толкнув в темноту, брызнули слезы. Для этого Маркусу всего-тo и нужно было, что отойти на кухню за вином. Его так и не понадобилось открывать. Жаль испорченный вечер и ночь, но румянец застывает на щеках, как только я прозреваю: Ферраро раздел меня.

Мои трусики в ромашку… О, Боже. Ненавижу чувствовать стыд. Мне хочется сбежать. Прямо сейчас. И все-таки план не может быть реализованным, поскольку ручка двери поворачивается в эту самую минуту. В комнату на цыпочках проникает Марк. Он боится меня разбудить до той поры, пока не понимает, что я уже проснулась.

Останавливается напротив кровати, в нескольких шагах от нее. Засунув руки в передние карманы узких джинсов, невольно выставляет на обозрение мышцы рук. Как же Ферраро красив. Его слегка смуглая кожа — гладкая и невероятно приятна по ощущениям, вчера я смогла в этом удостовериться. А грубость щетины подчеркивает брутальность и шарм, которыми источает Маркус.

— Эй, спящая краса-авиц-а? — протягивает тот, кто украл мое сердце.

Он принимается очаровательно улыбаться. Я натягиваю одеяло до самой шеи, почему-то стесняясь пуще прежнего.

— Да ладно тебе, — на миг закинув голову назад, Марк хрипло засмеялся, — только не говори, что стыдишься вчерашнего!

Я совсем стушевалась. Стараюсь на него не смотреть и произношу робко-робко:

— Ничего и не было.

Что это с моим голосом? Я прокашлялась, но это не очень-то помогло. Маркус подходит ближе постепенно; ежусь под его пристальным, изучающим взглядом. Ну почему он так смотрит?!

— Да, — довольно сипло соглашается, — ничего не было.

И его горло подвело. Мы сглатываем в унисон, когда он садится рядом со мной на постели. Я перестаю чувствовать руки и ноги. Досада, озлобленность и душевные муки не съедают изнутри, как это было ночью, поэтому я сейчас напряжена до ужаса! Вчера все происходило само собой, быстро, казалось правильным. Мысли были отброшены в сторону, но теперь они атакуют — одна за другой. Маркус не сводит с меня глаз, убирает волосы с моего лица, проводит пальцами по щеке. Он не делает ничего больше, но я почти бьюсь в экстазе. Тело начинает дрожать… Надеюсь, он не заметил.

Пожалуйста, пускай он думает, что я равнодушна к его ласкам. Это едва ли возможно, но я не теряю надежды. Больше ни слова, непроницаемая тишина. Его руки спускаются вниз, пальцы ненадолго обхватывают шею. Мне не больно. А затем прокладывают дорожку еще южнее, медленно откидывают теплое одеяло в сторону. Внезапно становится невыносимо холодно, я прикрываюсь руками. Я делаю это не потому, что желаю согреться, а потому, что хочу спрятаться от пронизывающего и блуждающего взгляда по моей груди, животу, бедрам…

— Мне тебя не хватало, — сознается он сдавленно.