– Ой, удивил… Можно подумать, моя история лучше! – неуверенно произнесла Евгения. – Хотя ты меня заинтриговал…

– Тогда давай сядем где-нибудь.

– Где?

Глеб немедленно предложил идти в какое-то пафосное заведение неподалеку, но Евгения решительно отказалась.

Ей не захотелось идти и в обычное летнее кафе, каких по парку разбросано великое множество. Евгения чувствовала, что не смогла бы сейчас ни есть, ни пить, ни сидеть на одном месте. Внутри ее словно сжималась какая-то пружина. Евгения то едва могла дышать, то внезапно переходила к обморочному покою… От того, что скажет ей сейчас Глеб, зависело все.

Останется ли она с ним или уйдет…

Они шли в сторону главного входа, по аллее аттракционов. Вокруг все переливалось, сверкало огнями, сновали толпы отдыхающих…

Пройдя еще чуть дальше, Глеб с Евгенией оказались на площади, посреди которой располагался цветомузыкальный фонтан.

Это было красивое зрелище – на фоне темно-синего неба под музыку пятидесятых годов прошлого века взлетали и падали разноцветные струи воды.

Евгения не выдержала, выхватила фотоаппарат и сделала несколько снимков.

Ей приходилось не раз ездить по миру, и, пожалуй, всяких красот она насмотрелась изрядно. Уж чем-чем, но цветомузыкальными фонтанами Евгению удивить было трудно. Но в этих – да еще под приторную мелодию «В парке Чаир распускаются розы» – было что-то родное. История ее страны, ее города… Образы, которые шли из детства.

– Сто лет здесь не был… – сказал Глеб.

– Остановись мгновенье, ты прекрасно… – пробормотала Евгения. Она была настолько переполнена этим летним вечером, этой музыкой, переливами красок, этим мужчиной рядом, что оказалась уже на грани слез, истерики.

«Нет, не может быть так хорошо, сейчас все должно рухнуть… Сейчас Глеб начнет нудно объяснять, что был женат и теперь на грани развода. Или что его жена – больная женщина и он не может ее бросить. Что ради детей он готов на все…» – вот о чем думала Евгения перед тем, как услышать исповедь Глеба.

И она заранее готовилась его возненавидеть. Потому что ей было слишком хорошо рядом с ним.

– Я женат уже двадцать лет, – сказал Глеб, стоя рядом с Евгенией и тоже не отрывая глаз от разноцветных переливов воды.

– Сколько? – вздрогнув, поразилась Евгения. – Двадцать лет! Это огромный срок.

– Огромный, – согласился он. – Я так и подумал сегодня – что-то слишком долго я живу с Ниной. Нина – моя жена… – пояснил он. – Пора ее бросить.

– Что? – Евгения повернулась к Глебу. – Ты хочешь бросить женщину, с которой прожил двадцать лет?!

– Да. Поэтому я и сказал тебе, что у меня нет семьи. Уже нет. Я так решил.

– Господи, да что ты такое говоришь? – возмутилась Евгения. – Но это подло, это жестоко, это…

– Мне плевать, – спокойно произнес Глеб. – Моя семья мне надоела хуже горькой редьки. Сегодня днем, пока я ждал тебя – там, у твоего дома, – снял с себя обручальное кольцо и выбросил его. Прямо в водосток. Бульк – и нет его, колечка… Адьё, Нина.

Чего угодно Евгения ждала от Глеба, какого угодно признания, но только не этих слов – странных, диких, непонятных! Она не знала даже, как реагировать на все это.

– Ты с ума сошел?

– Наоборот. Я… я в своем уме. – Глеб прижал Евгению к себе и поцеловал.

Это было неожиданно, хотя Евгения весь вечер ждала этого и заранее готовилась сопротивляться. Она хотела, чтобы Глеб поцеловал ее, и в то же время боялась. А как иначе – стыдно и пошло заводить роман с женатым…

– М-м-м… – хотела она возмутиться, но вместо этого сама обняла Глеба.

У нее внутри все дрожало, голова кружилась. Видимо, те беспринципные женщины, которые заводят романы с женатыми мужчинами, на этот эффект и рассчитывают. Запретный плод сладок. Очень сладок…

Они стояли возле фонтана и целовались, а мелкая водяная пыль окутывала их со всех сторон, оседая на ресницах, а потом слезами катилась по щекам.

Сколько длился этот поцелуй? Пять минут? Десять? Мгновение? Пожалуй, за такое мгновение можно отдать жизнь… Евгения оттолкнула Глеба.

– Какой же ты негодяй… – с восхищением, с ужасом прошептала она, задыхаясь.

Ничего не ответив, Глеб опять прижал ее к себе, опять поцеловал. «Что я делаю? – подумала Евгения с запоздалым раскаянием. – Впрочем, я только об этом и думала все последние дни…»

– Почему ты сказал, что твоя история не самая красивая… почему ты назвал себя дураком? – шепотом спросила она.

– Потому что только дурак может двадцать лет убить на женщину, которая совсем не в его вкусе… потому что мне нравятся совсем другие…

– Какие?..

– Такие, как ты… – поцелуй. – Ты мне снилась – всегда… – поцелуй. – Я тебя искал… всегда… – еще поцелуй.

Слишком красивые слова, чтобы быть правдой… Но Евгении было уже все равно.

Она вдруг окончательно осознала, что не откажется от Глеба по доброй воле. К черту принципы!

Пожалуй, в эти мгновения Евгения перестала себя узнавать…

Она пропала.

Она, такая правильная и честная, потеряла голову из-за женатого мужчины. У этого мужчины был брак длиной в двадцать лет – невероятная цифра… И дети. Хотя Евгения не спросила Глеба о детях! Впрочем, наплевать – даже наличие многочисленных малюток ее теперь не остановит. Она больше не стала задавать Глебу вопросов о его личной жизни.

Она пропала!

Что было дальше – Евгения запомнила как-то смутно. Кажется, они с Глебом быстро, не договаривая фраз и понимая друг друга с полуслова, с полунамека, обсуждали, что будут делать дальше.

Ехать к Глебу нельзя. Евгения даже не спросила почему. И так ясно.

Значит, надо ехать к Евгении. Прекрасно. Проблем нет. Они вернулись на стоянку, сели в машину, поехали, продолжая говорить полуфразами: «Туда же?» – «Да… но лучше с внутренней стороны Садового…» – «А помнишь, там, на катере…» – «Ты сначала отшила меня, а потом…» – «Я вернулась… к тебе!» – «Я все время думал о тебе…» – «Я тоже, знаешь… делаю что-то, говорю с людьми, а в голове одно и то же…» – «Ты, ты, ты. Одна ты…» – «Один ты…»

Дорога, ночные улицы Москвы – фонари, огни рекламы, здания с подсветкой… «Как красиво, да?..» – «Я люблю этот город…» – «Люблю и ненавижу… Этот центр!» – «Пробки, да? Днем тут не проехать…»

Последний поворот перед ее домом. Двор. Подъезд. Лифт. Прихожая. Комната.

Только тогда Евгения вздохнула с облегчением, только тогда начался отсчет реального времени, когда каждая минута, каждая секунда были наполнены смыслом.

Евгения никогда не считала себя страстной женщиной, до этого момента ей казалось, что она знает о себе все. Она думала, что она – из тех рассудочных особ, которые больше заняты собой и своей карьерой (творчеством), чем мужчинами и любовными переживаниями. Да и брак с Толиком не способствовал развитию романтических иллюзий…