Я думаю, что буду рисовать Стаса, но весь вечер рисую портрет Матвея, погрузившись в магический творческий транс. А потом – северное сияние.

Сегодня я не просто поймала искру вдохновения. Сегодня я захотела творить. И только ночью, уже в постели, поняла, что все это из-за Матвея. Он не просто прогоняет демона, он дает мне возможность дышать полной жизнью. Даже портрет сестры Стаса я рисовала после того, как столкнулась с ним.

Что все это значит? Я не хочу знать ответ. Когда звонит Стас, я не поднимаю трубку. Да и на звонок Матвея не отвечаю. Я сосредоточена на себе.

Суббота. я сплю несколько часов, хоть и легла слишком поздно – рисовала почти до утра. У меня творческое похмелье: я устала, в голове приятная пустота, мое сердце удовлетворено. Оно давно забыло, что такое отдаться свободе. Творчество – это свобода. А все это время я жила в клетке изо льда, которую воздвигла сама для себя. Я не знаю, что будет дальше.

Я хочу наслаждаться жизнью. Хочу бежать по вересковому полю так, чтобы нежные малиновые соцветия касались моих коленок, хочу вдыхать аромат горьковато-пряного меда, хочу пить солнечный свет, черпая его ладонями. Искристо смеяться, ловить губами капли летнего дождя, держать за руку того, чьи губы, сотканные из бархата, дарят прохладные поцелуи. Наверное, я и любить хочу. Я могу себе это позволить?

Пока что я это рисую акварелью. И не могу остановиться. Не считаю часов, не знаю времени, не замечаю голода и жажды, просто рисую. Рисую до самого прихода Матвея. Он звонит в дверь, и я, погрузившись в собственные эмоции, не сразу слышу этот звук. Понимаю, что что-то не так, когда он начинает долбить в дверь.

Я открываю ему, и он заходит в мою квартиру, словно к себе домой. Сегодня на нем нет костюма и до блеска начищенных ботинок – обычные джинсы, черный лонгслив с круглым вырезом, кожаная куртка и кроссовки.

– Почему не отвечаешь на звонки? – с порога спрашивает Матвей.

Его тон, разумеется, неприветлив.

– Я была занята, – сдержанно отвечаю я.

– Чем? Спасала планету? Если чем-то другим, менее важным, то это не оправдание. Всегда отвечай на мои звонки. Я звонил тебе всю ночь и все утро.

– Я действительно была занята.

Его кофейные глаза насмешливо на меня смотрят.

– Я беспокоился. Думал, вдруг с тобой что-то случилось. Прихожу – ты в порядке, вся такая высокомерная. Чувствую себя идиотом.

– Я высокомерная? – удивленно спрашиваю я.

Никогда себя такой не считала. Он издевается?

– А как иначе называется такой игнор? Высокомерием. Поверь, не все могут игнорировать меня, усмехается Матвей. – А ты крепкий орешек, Ангелина. Любишь играть людьми, которые за тебя беспокоятся?

– Прости, пожалуйста. Я всю ночь рисовала, каюсь я. – Зачем ты пришел?

Матвей молчит – какой же он все-таки непонятный! Я пожимаю плечами, разворачиваюсь и иду в гостиную. А он приближается ко мне сзади и вдруг обнимает за плечи, прижимая спиной к своей груди и уткнувшись носом в шею. Это безумно приятно и тревожно одновременно.

Люди не должны поворачиваться к врагу спиной слишком беззащитными становятся. Матвей мне не враг, но и не друг. Он человек, от прикосновений которого подгибаются ноги.

– Ты что? – спрашиваю я испуганно.

– Постой со мной так. Пожалуйста, – шепчет он.

И я стою, вновь ощущая аромат свежести, озона и горьковатого кленового сиропа. Ну и что он за человек? Пришел и сломал на части мое вдохновенное уединение. У меня появляется ощущение, что он так же сломает и мою жизнь. Но страха снова нет. Может быть, я больна?

– От тебя пахнет ванильным мороженым, – приглушенно говорит мне на ухо Матвей. Я заливаюсь смехом – мне ужасно щекотно, так, что бегут мурашки. По макушке, по шее, вдоль позвоночника.

– Что за смех? – удивленно спрашивает Матвей снова на ухо, и я смеюсь еще громче. – А, уши это твоя эрогенная зона? И мне придется постоянно что-нибудь шептать тебе, чтобы доставить удовольствие?

Эти слова он действительно шепчет, обжигая дыханием, и я, хохоча, вырываюсь.

– Перестань! Я не могу это контролировать, признаюсь я, откидывая назад волосы.

– Ты такая забавная. – Он дарит мне улыбку и идет в гостиную, где я работала всю ночь, переместившись из спальни.

– Эй, пойдем на кухню! – зову его я.

– Я не «эй», – отвечает он, правда, вполне мирным тоном.

Я ничего не успеваю сделать, как он подходит к моим работам и начинает рассматривать их с большим интересом, хотя я не планировала их показывать. Во-первых, они сырые, шутка ли – такой большой перерыв! Во-вторых, личные.

– Идем на кухню.

Он не слушает меня – не отрывает взгляда от моих работ.

Я переминаюсь с ноги на ногу – не хочу, чтобы их вообще кто-либо видел. Тем более он.

– Талантливо, – говорит Матвей. – Особенно себе нравлюсь я.

Он рассматривает свой портрет с неприкрытым удовольствием. И я понимаю, какую ошибку допустила – не убрала его. Вот глупая.

– А я хорош собой, как думаешь? Или так меня видишь ты? Если так – то ты влюбилась в меня, как кошка, – с улыбкой сообщает мне он.

– Это ты мой сталкер, – ухмыляюсь я. – Это просто мой небольшой подарок.

– За то, что я – твой сталкер? О, принцесса, какая честь. Поражен. Подаришь? – вдруг спрашивает он. И снова нормальным тоном.

– Да, бери, если хочешь, – киваю я. – Но это не очень хорошая работа. Я долго не практиковалась. Да и вообще, таланта у меня не так уж и много.

– Это твоя работа, – возражает Матвей. – Мне этого достаточно.

Это звучит безумно мило, но я не собираюсь поддаваться его чарам. Кто знает, что этот человек выкинет в следующий момент?

– Ты когда-нибудь его видела?

Его внимательный взгляд перемещается на картину с северным сиянием.

– Нет, к сожалению, – отвечаю я. Мы с мамой ездили только на море, и то не каждый год.

– А кажется, будто видела – так точно изобразила. Или срисовала?

– Нет, конечно. Просмотрела референсы и нарисовала.

– Подаришь? – вдруг опять просит он, не отрывая от картины взгляда.

Мне безумно приятно, что ему нравится. Как будто крылья за спиной появляются. Увидев мои работы первым, он стал хранителем моей тайны.

– А ты хочешь?

– Хочу.

– Без проблем. А ты видел северное сияние? с интересом спрашиваю я.

– Видел. Много раз. Когда я был маленьким, мы пару лет жили в Мурманске, – вдруг отвечает Матвей, хотя я ждала, что он расскажет, как видел его где-нибудь в Норвегии, Канаде или Исландии. – В самом Мурманске было обычно плохо видно, но отец нас всюду возил – то на какие-то лыжные базы, то на озера, то на Кольский залив. И там северное сияние было отлично видно.