Скудные летописи того времени проливают слишком мало света на прочие органы правительства, как то землеуправление, оросительная система и т. п. В интересах производства общественных работ, а также отчетности по цензам и обложениям страна была разделена на два административных округа, северный и южный, и «вельможи южных десятериц» служили в обоих округах, откуда следует, что их деятельность не ограничивалась одним Югом. Должность губернатора Юга исчезла, и уже к концу Древнего царства его титул стал просто почетным наименованием или даже не употреблялся вовсе. Существовала подробная система регистрации. Каждый глава семейства вносился в списки со всеми домочадцами, крепостными и рабами, как только обзаводился самостоятельным хозяйством. В земском присутствии, одном из приказов, подведомственных визирю, где производилась вся подобная регистрация, он давал клятву в точности записи «вельможей южных десятериц». Такое занесение в списки происходило, вероятно, через определенные промежутки времени, по некоторым указаниям – через каждые пятнадцать лет.

Таким образом, в ведении визиря находились по-прежнему центральные правительственные архивы, и все отчеты по земельной администрации с регистрацией цензов и обложений сосредоточивались в его канцеляриях, поэтому он называет себя человеком, «утверждающим пограничные записи, размежевывающим земельного собственника с его соседом». Как и прежде, он был еще сверх того главой судебной администрации, в качестве председателя «шести больших палат» и «палаты тридцати», и в случае, когда он занимал еще должность главного казначея, как это делал могущественный визирь Ментухотеп при Сенусерте I, то данные, которые он мог сообщить о себе на своей надгробной плите, звучали как декларация царских полномочий. История возвышения Аменемхета I, по-видимому, из положения визиря ясно доказывает, что последний мог быть опасен для короны. Его высокому посту был присвоен ранг князя и сиятельного вельможи, и в некоторых случаях он управлял номом.

Теперь более, чем когда-либо, было необходимо, чтобы правительственный аппарат находился в руках людей безусловно лояльных. Ко двору фараона призывались молодые люди, чтобы в них с годами росла преданность своему владыке. Так, Сенусерт III писал главному казначею Ихернофрету, доверяя ему поручение: «Мое величество посылает тебя, будучи уверен в сердце, что ты сделаешь все согласно желанию моего величества, ибо ты обучался под руководством моего величества, ты прошел школу моего величества и обучение исключительно при моем дворе». Но даже и при таких условиях требовалась неусыпная бдительность, дабы обеспечить царю безопасность и воспрепятствовать тщеславной знати, служившей фараону, достигнуть опасного могущества. Мы увидим, что чиновники Аменемхета I злоупотребили его доверием и покусились на его жизнь; в отдаленной Нубии Ментухотеп, местный военачальник Сенусерта I, как Корнелий Галл при Августе, настолько выдвигал себя вперед на победных памятниках царя, что его изображение пришлось стереть, а сам вельможа, по всей вероятности, впал в немилость. Тактичное отношение к фараону было, безусловно, необходимо для карьеры, и мудрецы прославляют того, кто умеет молчать на царской службе. Сохетепибра, вельможа при дворе Аменемхета III, оставил на своей могильной плите увещевание к детям служить верою и правдою царю, причем говорит среди многих других вещей: «Сражайтесь за его имя, оправдывайтесь, клянясь им, и у вас не будет забот. Любимец царя благословен, но нет могилы для человека, враждебного его величеству: тело его будет брошено в воду».

При таких условиях фараону ничего другого не оставалось, как окружить себя необходимой силой, чтобы в случае надобности заставить себя слушаться. Поэтому возник класс военной свиты или, буквально, «спутников его величества». Это были профессиональные солдаты, первые, о которых нам что-либо известно в Древнем Египте. Они были расквартированы отрядами в сто человек во дворце и царских крепостях, от пределов Нубии до границ Азии. Число их в настоящее время невозможно определить. Во всяком случае, они образовали ядро постоянной армии, хотя, несомненно, они были еще чересчур малочисленны, чтобы носить такое название. Откуда они набирались, также неизвестно, но их начальники, по крайней мере, были по своему происхождению выше среднего класса. Мы найдем их принимающими участие в качестве самой значительной силы во всех войнах фараона, особенно в Нубии, а также в царских экспедициях в копи, каменоломни и порты Красного моря. Тем не менее большая часть армии фараона состояла в это время из свободных от рождения граждан среднего класса, составлявших милицию или постоянное войско номарха, который по зову царя становился сам во главе их и вел их на подмогу к своему сюзерену. Следовательно, во время войны армия составлялась из отрядов, которые приводились ленными владетелями и состояли под их командой. В мирное время они часто привлекались в качестве смышленых людей для перенесения больших памятников и общественных работ. Все свободные граждане, включая жрецов, организовались и зарегистрировались в «поколения», термин, обозначавший категории юношей, обязанных нести одна за другой военную или гражданскую службу. Как и в эпоху Древнего царства, война сводилась почти исключительно к ряду плохо организованных хищнических набегов, отчеты о которых ясно обнаруживают по-прежнему невоинственный дух египтян.

Обособление знати от двора, начавшееся с VI династии, привело к образованию провинциального общества; следы этого последнего мы находим главным образом в Элефантине, Берше, Бени-Хасане и Сиуте, где сохранились гробницы номархов, и в Абидосе, где представители всех классов желали быть погребенными или воздвигнуть памятную доску. Жизнь высшего сословия не сосредоточивалась больше при дворе, и знать, рассеянная по всей стране, приняла местные формы. Номарх со своим большим семейным кругом, своими общественными развлечениями, своими охотами и своим спортом представляет собою интересную и живописную фигуру деревенского вельможи, которой мы охотно занялись бы, если бы позволило место. Для этой эпохи характерно значение среднего класса; в известной мере оно явствует из того факта, что гробница, надгробная плита и загробное снаряжение стали необходимыми также и для значительной части этого класса, не чувствовавшего подобной надобности и не оставившего такой памяти о своем существовании в эпоху Древнего царства. В абидосском некрополе погребено около 800 человек той эпохи; из них четвертая часть не имеет вовсе титулов ни по должности, ни по происхождению. Они иногда обозначают себя «жителями города», но обычно на могильной плите стоит только имя, без всякого указания на положение собственника. Одни из этих людей были торговцами, другие – землевладельцами, третьи – ремесленниками и мастерами, но среди них были люди состоятельные и склонные к роскоши. В художественном институте в Чикаго есть красивый саркофаг, принадлежащий нетитулованному гражданину и сделанный из дорогого ливанского кедра. К ним мы должны, без сомнения, отнести и тех, которые ставят перед своим именем указание на свое прозвище, вроде: «мастер, изготовитель сандалий», «золотых дел мастер» или «медник», без дальнейшего обозначения своего положения в свете. Из числа лиц, имеющих титулы по должности на этих могильных плитах эпохи Среднего царства в Абидосе, значительное большинство было мелкими служащими, лишенными каких бы то ни было титулов по происхождению и, без сомнения, принадлежавшими к тому же среднему классу. Правительственная служба была подходящей карьерой для молодых людей, занимавших подобное положение в свете; помощник казначея, который, если вспомнит читатель, так заботился о поддержании Фиванского нома, намеренно называет себя «гражданином». Наследование сыном отцовского звания, практиковавшееся уже в эпоху Древнего царства, стало теперь постоянным явлением. На могильных плитах встречается просьба к прохожим помолиться об умершем, если они желают, чтобы их дети унаследовали их должности. Обычай передачи звания по наследству должен был неизбежно вести к образованию среднего служилого класса. Умение читать и писать также возвышало представителей этого последнего над людьми того же общественного положения, как и они, но лишенными образования. Некий отец, везущий сына в придворную писарскую школу, убеждает его быть прилежным и, приводя одну пословицу за другой, доказывает, что каждое занятие изобилует трудностями и тяготами, в то время как занятие писца ведет к почестям и богатству. Хотя образцы искусств красноречиво свидетельствуют, что мастера того времени были нередко людьми в высокой мере одаренными, положение которых в свете могло считаться завидным, тем не менее средний класс писцов и чиновников, как мы только что видели, смотрел на них свысока и превозносил свое звание над всеми другими. Начиная с этого времени мы постоянно находим, что писец превозносит свои познания и свое положение. В то время как из памятников Древнего царства мы узнаем лишь о жизни титулованной придворной знати и крепостных в их поместьях, в эпоху Среднего царства мы, следовательно, находим процветающий и нередко зажиточный средний провинциальный класс, который имеет иногда собственных рабов и земли и делает приношения от первых плодов в городской храм, по примеру самого номарха. Номарх весьма заботился о благосостоянии этого класса, и читатель вспомнит о его пожертвованиях зерном этому классу во время голода. Один из представителей среднего класса записал о своем благосостоянии на надгробной плите в таких словах: «У меня были хорошие сады и высокие смоковницы, я построил у себя в городе просторный дом и высек гробницу в своих погребальных скалах. Я сделал канал для своего города, и я возил по нему (народ) в своей лодке. Я был готов (служить), руководя своими крестьянами вплоть до того дня, когда все было кончено со мною (день смерти), когда я передал это (свое состояние) сыну по завещанию». Внизу общественной лестницы находились безыменные крепостные «крестьяне» только что прочтенной нами надписи, трудовые миллионы, на которых держалось земледелие страны, – презренный класс, чей труд тем не менее являлся базисом экономической жизни страны. В номах крестьяне занимались также ремеслами, и мы видим их на рельефах в Бени-Хасанских гробницах и в других местах занятыми всякого рода ручным трудом. Предназначались ли вырабатываемые ими вещи для потребления в поместьях номарха, или также в значительной мере они шли на рынки по всей стране, где покупались средним классом, – остается совершенно неизвестным.