На долю Пиопи II, вступившего на престол совсем ребенком, родившимся, без сомнения, перед самой смертью своего отца, выпало наиболее продолжительное царствование в истории. Манефон говорит, что ему было шесть лет, когда он начал царствовать, и что он оставался на престоле до сотого года, без сомнения – жизни. Список, сохраненный Эратосфеном, утверждает, что он царствовал целых сто лет. Туринский список подтверждает первую традицию, определяя его царствование более чем в 90 лет, и нет оснований сомневаться в справедливости этого. Таким образом, его правление было самым продолжительным в истории. Затем следовало несколько кратких царствований, из которых одно, быть может, царицы Нитокриды, с именем которой соединялись самые бессмысленные легенды. Два царя – Ити и Имхотеп, чиновники которых побывали в Хаммамате с целью доставить камень для их пирамид и статуй, относятся, быть может, к этой эпохе, хотя они могли в одинаковой мере управлять также и в конце эпохи V династии. После смерти Пиопи II все недостоверно, и непроницаемый мрак окутывает последние дни VI династии. После несколько более чем полутораста лет ее правления могущество земельной знати стало центробежной силой, с которой не могли уже справиться фараоны, и в результате произошло распадение государства. Номы стали независимыми. Древнее царство распалось, и Египет на время вернулся к положению множества ничтожных княжеств доисторических времен. Почти тысячелетний период небывалого развития, начавшийся со времени объединения обоих царств, окончился таким же образом в XXV в. до н. э., и страна вернулась к государственным формам, преобладавшим в начале ее истории.

Это было тысячелетие непрекращавшейся творческой работы, когда юношеская сила народа, обладавшего безграничной энергией, впервые нашла организованную форму, с помощью которой она могла наилучшим образом выразить себя. Куда мы ни посмотрим, всюду увидим создания, свидетельствующие о свежести и силе нации, нигде не обнаруживающей истощения; объединение страны под одной эгидой, успокоившей внутренние раздоры и направившей совокупные силы великого народа в сторону совместных действий, принесло несказанные блага. Фараоны, которым была обязана эта эпоха своим несравненным величием, не только почитались наравне с богами в свою собственную эпоху, но еще две тысячи лет спустя в конце истории Египта как независимой нации, в эпоху XXVI династии, мы находим жрецов, назначенных для отправления культа в честь их. И когда египетский народ в конце своей истории потерял всю юношескую эластичность и творческую энергию, которыми он был преисполнен в эпоху Древнего царства, его жрецы и мудрецы помышляли лишь о восстановлении незапятнанной религии, жизни и нравственной системы, рисовавшихся их пылкому воображению в эпоху Древнего царства, на которую они с завистью оглядывались сквозь ряд тысячелетий. Нам эта эпоха оставила внушительное число храмов, гробниц и пирамид, тянущихся на многие мили вдоль края западной пустыни и свидетельствующих самым красноречивым образом о высоком уме и титанической энергии людей, благодаря которым Древнее царство явилось тем, чем оно было. Египтяне той эпохи не только создали чудеса техники и внутренней организации, но еще построили древнейшие нам известные морские суда, исследовали неведомые моря и продвинули свои торговые предприятия далеко вверх по Нилу в Центральную Африку. В пластическом искусстве они достигли высокой степени совершенства, в архитектуре их неустанный гений создал колонну и положил начало колоннаде; в сфере управления они создали просвещенное и высокоразвитое государство с обширным сводом законов; в религии они уже имели смутное представление о суде в потустороннем мире и были, таким образом, первыми людьми, которые этически интуитивно поставили счастье в будущей жизни в зависимости от нравственного облика человека на земле. Их неистощимая энергия создала богатую и разнообразную культуру, оставившую миру такое драгоценное наследие, которого он еще не получал ни от какого народа. Теперь, находясь в конце этой замечательной эпохи, нам остается посмотреть, истощит ли борьба между местной и центральной властью жизненные силы древнего народа, или же окажется возможным согласовать между собою интересы той и другой и достигнуть гармонии и единения – благодаря чему возобновится чудесное развитие, первые результаты которого были нами отмечены.

Внутренняя борьба, обусловившая падение Древнего царства, вызвала наконец анархию, и на время всецело возобладали силы разрушительные. Теперь невозможно с точностью определить, когда и чем было вызвано падение, но великолепные усыпальницы величайших монархов Древнего царства становятся жертвой вакханалии разрушения, причем некоторые из них погибают безвозвратно. Храмы не только были разграблены и осквернены, но лучшие создания искусства в них подверглись систематическому и сознательному разрушению, причем роскошные гранитные и диоритовые статуи царей были разбиты на куски или брошены в колодец в монументальных вратах дороги, ведшей к пирамидам. Так мстили враги старого режима тем, которые его представляли и поддерживали. Страна была полностью дезорганизована. По отрывочным данным Манефона можно заключить, что власть в Мемфисе была захвачена на короткое время олигархией, на которую, быть может, следует смотреть как на попытку создать коалиционное правительство. Манефон называет это последней, VII династией. Затем следует у него VIII династия мемфисских царей, представляющая собой лишь бледную тень древней мемфисской державы. Имена ее царей в том виде, как они сохранились в Абидосском списке, указывают на то, что их носители смотрели на царей VI династии как на своих предков, но ни одна из их пирамид еще не найдена, а также не в состоянии мы датировать ни одной гробницы поместной знати, относящейся к этому темному периоду. В копях и каменоломнях на Синайском полуострове и в Хаммамате, где отчеты каждой процветавшей линии царей гласят о ее могуществе, нельзя найти и следа этих эфемерных фараонов. То был период такой слабости и дезорганизации, что ни царь, ни вельможа не были в состоянии возводить монументальные постройки, способные сохраниться и поведать нам что-либо о том времени. Как долго продолжалось такое бедственное положение вещей, в настоящее время совершенно невозможно определить. Множество надписей в хатнубских алебастровых каменоломнях свидетельствует тем не менее о работах, производившихся там «владетелями Заячьего нома»; эти надписи указывают на возрастающее могущество знатных фамилий, не считающихся с царем и отмечающих события годами собственного правления. Один из таких князьков даже заявляет с гордостью о своем презрении к царской власти в следующих словах: «Я спас свой город в дни насилия от ужасов царского дома». Спустя одно поколение после падения VI династии фамилия гераклеопольских номархов отняла корону у слабых мемфисцев VIII династии, которые влачили свое существование, заявляя притязания на царские почести, быть может, еще приблизительно в течение столетия.

Порядок до известной степени восстановился с возвышением номархов Гераклеополя. В этом городе, непосредственно к югу от Файюма, с древнейших династических времен находился храм и отправлялся культ в честь Гора. Князьям города удалось теперь посадить на престол одного из своего числа. Ахтой, бывший, по Манефону, основателем новой династии, вероятно, жестоко отомстил своим врагам, ибо все, что знает о нем Манефон, исчерпывается тем, что он был самым свирепым царем того времени и что в припадке безумия он был растерзан крокодилом. Новая линия царей значится у Манефона как IX и X династии. Ее цари были все еще слишком слабы, чтобы оставить после себя какие-либо прочные памятники; нигде не сохранилось отчетов, современных этой фамилии, исключая период последних трех поколений, когда могущественные номархи Сиута имели возможность высекать гробницы в скалах, где они, к счастью, оставили отчеты об активной и успешной деятельности своей фамилии. Эти отчеты дают нам некоторое представление о состоянии страны в момент восстановления порядка гераклеопольцами, а именно знать Сиута говорит о своих собственных владениях: «Каждый чиновник находился на своем посту; не было ни одного сражавшегося, ни одного пускавшего стрелу. Ребенка не убивали возле его матери и гражданина возле его жены. Не было злоумышленника… и никого, кто совершал бы насилие против его дома… Когда наступала ночь, спавший на дороге воздавал мне хвалу, ибо он был как у себя дома; страх перед моими солдатами был его защитой».