Вытащить лодку самостоятельно было нелегко, но наконец она столкнула ее в воду, забралась внутрь и веслом оттолкнулась от берега. До сих пор Фейт никогда не доводилось грести, и вскоре она обнаружила, что это намного труднее, чем ей казалось, когда она наблюдала за отцом. Сначала она пыталась грести лицом по ходу движения, чтобы видеть, куда плывет лодка, и толкала весла от себя, вместо того чтобы тянуть их на себя, но весла лишь постукивали в уключинах, пытаясь вырваться. Когда она села спиной к ходу движения, как отец, дело пошло на лад. Но вскоре она начала задыхаться, мышцы рук и плеч заныли. Хорошо, что она ослабила шнуровку корсета, перед тем как выйти из дома.

Каждый раз, когда Фейт поворачивалась на сиденье, чтобы посмотреть вперед, ей казалось, что она плывет в открытое море или вот-вот наткнется на подводный камень. К счастью, в сумерках скалы было проще заметить, чем ночью. И вот в сером свете появился грот, похожий на мрачную готическую арку. Его распахнутый рот глотал волны, выплевывая пену. Изо всех сил орудуя веслами, она подплыла к пещере. Снова волна внесла ее внутрь, но не с такой яростью, как в прошлый раз, и лодка села на мель ближе ко входу.

Фейт выбралась на скользкий камень, наполовину оглохнув от шума воды, и привязала лодку к тому же выступу, что в прошлый раз. Взяла фонарь, подоткнула юбки и выбралась на скалистый уступ перед лодкой, затем миновала треугольный вход с неровными краями, ведущий в пещеру большего размера. Здесь свет был совсем слабым, он едва-едва просачивался со стороны входа за ее спиной. Вспомнив предостережения отца насчет бурной реакции растения на свет, она почти полностью закрыла фонарь тканью, лишь один тонкий лучик рассеивал мрак.

В пещере был куполообразный потолок с трещинами и прожилками, спускающимися к полу. Там и сям Фейт видела темные проломы и отверстия, ведущие в соседние пещеры. В дальнем конце на продолговатом каменном выступе стояло нечто закутанное в ткань, из-под которой едва выглядывало глиняное дно. В эхе, отражавшемся от стен сводчатой пещеры, было что-то странное. Рев моря стал более приглушенным и искаженным, и казалось, будто кто-то испускает долгие вздохи, из-за чего Фейт все время испуганно оглядывалась. Холодящий запах здесь был более плотным и щипал глаза.

Фейт медленно поднялась по наклонному каменному полу. Оказавшись рядом с каменным выступом, она стала медленно стягивать ткань. Шипы мешали, цепляясь, но наконец брезент соскользнул, обнажив расплывчатый черный клубок, вывалившийся за края горшка. Странные звуки в пещере стали громче, как будто кто-то дышал совсем рядом с ней. Она осторожно подняла фонарь, позволив слабой полоске света упасть на растение. Свет заблестел на тонких иссиня-черных листьях, длинных шипах, тускло-золотистых жемчужинах сока, выступивших на черных узловатых корнях… и тут Фейт увидела, как освещенный сегмент растения съежился и отдернулся с сердитым, почти звериным шипением. Она поспешно убрала фонарь, и растение снова превратилось в расплывчатый чернильный ком. Даже когда шипение прекратилось, она не осмелилась снова осветить растение. Вместо этого она протянула руку и осторожно провела пальцами по листьям, изучая их на ощупь. К ее облегчению, свет не причинил листьям особого вреда. Они были холодными и липкими и оставили у нее на пальцах тягучий густой сок, похожий на мед. Плодов не было.

По ее спине пробежали мурашки. Форму листьев ни с чем нельзя было спутать — раздвоенные и сужающиеся к концам. Она видела зарисовки в дневнике отца. Это то самое дерево, его величайшая тайна, сокровище и его погибель. Дерево лжи. Теперь оно принадлежит ей, и путешествие, которое отец так и не закончил, предстоит проделать тоже ей. Она наклонила голову, почти коснувшись губами листьев. Глаза щипало, в висках появилась тупая боль.

— Отец больше не придет к тебе, — прошептала она. — Он умер и лежит в церковном склепе. Я хочу узнать, кто его убил. Ты мне поможешь?

Ответа не было. Конечно, его не было.

— Хочешь услышать ложь? — спросила Фейт, чувствуя себя так, словно предлагает угощение какому-то крупному хищнику. На миг ей показалось, что растение сейчас ощетинится, как голодный волк.

«Придумайте ложь, в которую люди с легкостью поверят», — писал ее отец. Фейт вспомнила разговор у могилы и предложение Тома проткнуть отца колом, чтобы «призрак не мог выйти из могилы». Подумала о суеверном страхе Говарда, об остановленных часах и занавешенных зеркалах.

— У меня есть для тебя ложь. — Она закрыла глаза и прошептала: — Призрак отца бродит и хочет отомстить тем, кто его оскорбил.

Что-то нежно погладило ее по лицу, и Фейт отдернулась, распахнув глаза. Блестящие листья растения были неподвижны. Медленно возвращаясь в центральную пещеру, она обратила внимание, что эхо приобрело новые оттенки. Ей казалось, что она почти может разобрать свои слова, колеблющиеся и распускающиеся в воздухе.

«Кол в сердце и похоронить на перекрестке, чтобы призрак не мог выйти из могилы…» Проскользнув обратно в темный дом в своем черном платье, больше напоминавшем лохмотья, Фейт сама себя почувствовала возвращающимся призраком. Она остановилась, прислушавшись, но все было тихо. Домочадцы легли спать. Дом был в ее распоряжении. Что она предпримет? С чего начнет? Фейт прищурила глаза и улыбнулась в темноте, когда на нее снизошло вдохновение, затем прокралась на кухню, где она точно видела… да. Слабый свет фонаря осветил доску с колокольчиками, прибитую к стене на высоте человеческого роста. Там на металлических пружинах висели семь колокольчиков, соединенных с семью проводами, горизонтально пересекающими стену. Каждый колокольчик был подписан: спальня хозяина, вторая спальня, третья спальня, гостиная, библиотека, детская, столовая. Если в комнате дернуть за колокольчик, то проволока, спрятанная в стенах и под полом, тянула соответствующий колокольчик на кухне.

Прищурившись от нехватки света, Фейт открепила провод от хозяйской и третьей спальни и поменяла их местами, потом прокралась в библиотеку, где, обнаружив на столе табакерку отца, взяла из нее щепотку и скормила свечке, наблюдая, как огонь трепещет и испускает пахучий голубоватый дым. Затем ножом для писем она прорезала дыру в крепе, закрывавшем зеркало, чтобы сквозь ткань, словно полуоткрытый глаз, виднелась серебристая полоска. Еще одна, последняя остановка. Пробравшись на цыпочках наверх, Фейт снова прислушалась, не шевелится ли кто-то в спальнях, а потом скользнула в комнату отца, беззвучно закрыв дверь, перед тем как снять ткань с фонаря. В комнате все еще стояли вазы с завядшими цветами. На кровати осталась длинная вмятина в том месте, где лежало его тело, но его личные вещи были спрятаны в сундуки и коробки. Семейная Библия лежала на прикроватном столике. В голову Фейт пришло множество безумных идей, но она сдержалась. Если перегнуть палку, можно выдать себя. Она открыла Библию и торопливо пролистала ее до Второзакония, строфа 32, стих 35.

Она оставила ее открытой на этой странице и положила цветочный лепесток под этой строкой. Колокольчик рядом с отцовской кроватью крепился к красному шнуру с кисточкой. Фейт забралась на стул и бритвой надрезала шнур так, чтобы он порвался при самом слабом рывке. Только после этого она покинула комнату.