Илья Ильич встал и открыл дверь на улицу. Миллионерша в сопровождении Гогочки спустилась по лестнице, но уходить не спешила. Подойдя к вахтеру, она молча отлепила его пальцы от дверной ручки.

– Замок, я вижу, поставили мой, новый, – сказала она ничего не понимающему Илье Ильичу. – А то знаю я вас! Думаете, раз музей государственный, значит, ничей и можно замки таскать!

И госпожа Демидова с довольным видом выплыла во двор. У нее была редкостная способность переваливать с больной головы на здоровую. Ларисику выговорила за плохо покрашенные стены, Илье Ильичу – за «Цербер», который стащил жуликоватый Лялькин…

Бам-м! Уходивший последним Гогочка с размаху захлопнул за собой дверь. От этого удара в голове у Блинкова-младшего повернулись какие-то колесики и выдали победный результат. Он и раньше знал, что «Церберы» для музея куплены на деньги Демидовой, но почему-то думал, что покупал их Лялькин. А если не Лялькин, а, допустим, Гога?

– Сдался мне ее замок, как лягушке пропеллер, – ворчал вахтер, возвращаясь за свой стол. – Купила – и спасибо тебе. Так нет, надо напомнить: «Мой замок, я купила!»

– Илья Ильич, неужели сама миллионерша замки покупала? – с подвохом спросил Блинков-младший. И услышал в ответ:

– Не знаю, их шофер привозил. Я тогда еще на парадном стоял и не хотел его пропускать без билета, а он так важно: «Подарки от госпожи Демидовой!» Тоже мне Дед Мороз.

Все сошлось! Демидовым ни у кого не нужно красть ключ. Зачем, если они могли взять по ключику из тех четырех или пяти, которые продаются вместе с каждым замком?! А могли заказать такие же ключи в мастерской – это сейчас неважно. Главное, замки привезли от Демидовой. Десять дорогих замков с секретом, которые теперь стоят на самых важных дверях музея!

Так вот зачем Демидова выложила денежки за ремонт!

– Ну, пойду Лариссергевне помогать. Еще увидимся, – сказал вахтеру Блинков-младший. Нужно было поделиться своим открытием с Иркой и вместе решать, что делать дальше.

– Погоди! Только разговорились… – огорчился Илья Ильич. Он с понедельника не делился ни с кем жизненным опытом и теперь не хотел отпускать слушателя. – Хочешь, покажу карту, которая еще недавно была страшно секретной?

– Мечтаю! – соврал Блинков-младший, чтобы не обидеть военного пенсионера.

Карта оказалась не вполне картой, а сделанной с самолета черно-белой фотографией центра Москвы. Десятка два снимков размером с книжку были склеены липкой лентой. Когда Илья Ильич развернул их, карта заняла весь его стол и еще свесилась по краям.

– А вот наш музей, – показал он.

Этот снимок выглядел потертым и захватанным. Стало ясно, что до Блинкова-младшего страшно секретную карту видели все музейщики.

– А вот, смотри, бассейн «Москва», – ткнул пальцем Илья Ильич. – Знаешь, что сейчас на этом месте?

– Храм Христа Спасителя, – кивнул Блинков-младший.

Вода в бассейне была белой, как будто покрытой заснеженным льдом. А красная крыша музея – черной. И стены Кремля темно-темно-серые.

– Что-то я не пойму, какое время года, – признался Блинков-младший. – Зима?

– Почему зима? – удивился Илья Ильич. – Лето было, август. Я сам делал эту съемку. Видишь, вода в бассейне голубая? А зимой над ней знаешь какой пар стоял! Его зимой подогревали, чтобы не замерзал.

В доказательство он снова заелозил пальцем по карте, показывая на совершенно белый прямоугольник бассейна! Разыгрывал? Ну кто не видел черно-белых фотокарточек и не знает, что вода на них серая?

Блинков-младший бочком отодвинулся от вахтера. Когда человек говорит, что белое – это серое, лучше с ним не спорить, а потихоньку вызвать скорую психиатрическую помощь.

Илья Ильич вдруг всхрапнул и мелко захихикал.

– Испугался? Прости, я-то двадцать пять лет читал аэрофотоснимки и привык… А ты подумал, что у Ильи Ильича с головой не в порядке?

– Ничего я не подумал, – буркнул Блинков-младший. – Просто непонятно, почему все цвета неправильные.

– А потому, что здесь специальная фотопленка, несенсибилизированная, – непонятно объяснил военный пенсионер.

Блинков-младший молча поднял брови.

– Она не видит красный цвет, – попросту сказал Илья Ильич. – Это удобно, потому что можно проявлять пленки при красном фонаре. Раньше все пленки были такие. Снимают, допустим, красные розы, а они получаются черные.

– А «раньше» – это когда? – спросил Блинков-младший.

Вахтер подумал, глядя в потолок, и туманно пояснил:

– На заре фотографии.

– А в двадцатые годы?

– Смотря для чего пленка, – гораздо увереннее ответил Илья Ильич. – Допустим, ты переснимаешь картинку из книги и хочешь, чтобы у тебя получился каждый штришок. Тогда бери пленку для репродукций. Ее и в двадцатые годы выпускали, и сейчас.

– И она не видит красного цвета?

– Не видит, – подтвердил вахтер. – А синий видит лучше, чем человеческий глаз. Для обычной фотографии это, конечно, плохо, а если, допустим, чертежи копировать…

Не дослушав, Блинков-младший пулей кинулся вверх по лестнице.

– Я сейчас! – крикнул он на бегу.

До Ларисикиного кабинета было три лестничных пролета, двадцать семь ступенек. Блинков-младший взлетел по ним на одном дыхании, ворвался в кабинет, схватил альбом со знакомой полки и выскочил, успев крикнуть то же самое: «Я сейчас!»

– Ястребок! – неодобрительно заметил Илья Ильич, когда Митек ссыпался к нему по лестнице. – Что случилось-то?

Блинков-младший раскрыл альбом на «Козе с баяном» и показал пальцем на козье ухо.

– Какой цвет?!

– Красный, – уверенно ответил военный пенсионер.

Ларисик была в ярости.

– Я знаю, откуда ветер дует. Это козни Панкратьева! – заявила она, отобрав у Блинкова-младшего альбом.

Митек привел ее под лестницу к Илье Ильичу, потому что вахтер не мог оставить свой пост. Сейчас он сидел надувшись и бубнил одно:

– А я говорю, красное ухо.

– А я говорю, это Панкратьев вас подучил! – отрезала Ларисик. – Нашел время, когда картины Ремизова украли, и проталкивает свою подделку. Ничего святого в душе!

– Кто такой Панкратьев? – спросил Блинков-младший.

– Жулик, – не оставляющим сомнений тоном заявила Ларисик. – Не хочу о нем говорить.

– И хвост красный, – вставил Илья Ильич. ■*- А гармошка синяя.

– Ну с чего, с чего вы это взяли?! – застонала Ларисик.

. Вахтер был невозмутим.

– Ас того, что я двадцать пять лет занимался аэрофотосъемкой.