– Мне очень жаль, Мэтти, – только и сказал заместитель редактора.

– Да пошел ты, Джонни! – прошипела женщина, бросив трубку на рычаг.

Она была в настоящей ярости не только на Престона и политику, но и на себя – за то, что не смогла найти более убедительных аргументов и более внятного способа их изложения.

Не обращая внимания на недовольный взгляд одного из стюардов, стоявшего в соседней телефонной будке, журналистка прошла через фойе.

– Мне нужно выпить! – громко объявила она самой себе и всем, кто находился в пределах слышимости, после чего решительно направилась в сторону бара.

Бармен как раз поднимал решетку над стойкой, когда появилась Мэтти и с грохотом поставила туда свою сумку, швырнув рядом с нею банкноту в пять долларов. Одновременно она толкнула под локоть другого посетителя, уже сидевшего на табурете и явно приготовившегося принять первую порцию за этот вечер.

– Извините, – раздраженно сказала Сторин, но ее слова прозвучали не слишком искренне.

Мужчина повернулся к ней лицом:

– Юная леди, судя по вашему виду, вам необходимо выпить. Мой доктор говорит, что так не бывает, но что он понимает в жизни? Вы не против, если мужчина, который мог бы по возрасту быть вашим отцом, присоединится к вам? Кстати, меня зовут Коллинридж. Чарльз Коллинридж. Но, пожалуйста, называйте меня Чарли. Все меня так называют.

– Что ж, Чарли, если мы не станем говорить о политике, я буду только рада, – вздохнула Сторин. – И пусть мой редактор совершит первое достойное действие за сегодняшний день и оплатит вам двойной виски!

* * *

В просторной комнате с низким потолком собралось множество людей. Из-за жара их тел в сочетании с центральным отоплением там было почти нестерпимо душно, и многие из гостей молча проклинали двойное утепление, которое архитекторы столь старательно установили в бунгало на «Сверхурочной аллее».

В результате, когда секретарша Уркхарта начала разносить охлажденное шампанское, она имела большой успех, и уже ни у кого не вызывало сомнений, что прием Главного Кнута пройдет в непринужденной и расслабленной обстановке.

Однако Фрэнсис не мог обойти всех и принять благодарность гостей. Он оказался зажатым в углу гигантской фигурой Бенджамина Лэндлесса. Газетный магнат из Ист-Энда сильно потел, и ему пришлось снять пиджак и расстегнуть воротник, открыв всему миру похожие на парашютные стропы зеленые подтяжки, на которых держались огромные широкие брюки. Тем не менее Лэндлесса нисколько не беспокоили подобные мелочи, так как все его внимание было сосредоточено на попавшей в ловушку жертве.

– Вы прекрасно знаете, Фрэнки, что это полнейшая чепуха. Я поддержал вас всеми своими газетами во время выборов. Я даже перевел главный штаб в Лондон. Я вложил миллионы в страну. Но, если вы, ребята, не закончите волынить и не приступите к работе, на следующих выборах все пойдет прахом. А учитывая, с каким энтузиазмом я за вас выступал, ублюдки из оппозиции меня распнут, если дорвутся до власти.

Он смолк, чтобы достать большой шелковый платок из складок огромных брюк и вытереть лоб, пока Уркхарт продолжал подстрекать его:

– Все не так плохо, Бен. У каждого правительства бывают трудные периоды, и мы уже не раз справлялись с подобными проблемами. Мы и сейчас выйдем победителями.

– Чепуха! Чепуха и еще раз чепуха! Самодовольный бред, и вы это знаете, Фрэнки. Неужели вы не видели результаты последнего опроса общественного мнения? Мне сообщили о них сегодня днем. Вы опустились еще на три процента – итого на десять с момента выборов. Если б выборы состоялись сегодня, вас бы вышвырнули вон. Полная аннигиляция!

Уркхарт испытал удовлетворение, представив, каким будет заголовок «Телеграф» на следующее утро, но он понимал, что сейчас не может показать свои истинные чувства.

– Проклятье, как вам удалось добыть секретную информацию? – изобразил он на лице досаду. – Это может очень повредить нам на завтрашних дополнительных выборах.

– Не беспокойтесь, я сказал Престону, чтобы он придержал материал. Конечно, со временем утечка неизбежна и нас, возможно, будут полоскать в «Собственном глазе», станут говорить про политические игры, но это произойдет уже после завтрашних выборов. Я спас вашу конференцию – без моего вмешательства она превратилась бы в медвежью яму… – Бенджамин глубоко вздохнул. – Проклятье, вы не заслуживаете такого хорошего отношения, – заявил он гораздо тише, и Фрэнсис не сомневался, что именно так он и думает.

– Я знаю, Генри будет очень вам благодарен, Бен, – сказал Уркхарт, к горлу которого подкатила тошнота от разочарования.

– Конечно будет, однако благодарность самого непопулярного премьер-министра с Рождества Христова в банк не положишь.

– Это в каком смысле?

– Политическая популярность представляет собой наличные. Пока ваша партия на коне, я могу спокойно заниматься бизнесом и делать то, что у меня получается лучше всего, – деньги. Вот почему я вас поддержал. Но как только ваша лодка даст течь, разразится паника. Фондовая биржа рухнет. Люди не захотят вкладывать деньги, профсоюзы станут агрессивнее. Я не могу заглянуть в будущее, однако тенденция после июня носит очевидный характер. На сегодняшний день премьер-министр не способен организовать даже соревнование по пердежу на фабрике по производству бобов. Он тянет вниз всю партию, а вместе с ней и мой бизнес. И если вы ничего не сделаете, мы все провалимся в одну огромную дыру.

– Вы и в самом деле так думаете?

Лэндлесс немного помедлил, давая Уркхарту понять, что дело не в том, что шампанское развязало ему язык.

– Всем сердцем! – прорычал он.

– Тогда у нас проблема.

– Именно, причем так будет до тех пор, пока он продолжает вести себя так, как сейчас.

– А если он не изменится…

– Избавьтесь от него!

Главный Кнут быстро приподнял брови, но его собеседник принадлежал к той категории людей, которые, начав атаку, уже не могли остановиться.

– Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на поддержку неудачников. Я не для того надрывался последние двадцать лет, чтобы позволить вашему боссу пустить все псу под хвост, – заявил он и больно ухватил Уркхарта за руку толстыми пальцами. За его огромным брюхом чувствовалась большая сила, и Фрэнсис начал понимать, как миллионер добивается своего. Тех, над кем Лэндлесс не мог доминировать при помощи экономических рычагов, он подавлял физической силой или выставлял на посмешище, пуская в ход острый язык. Уркхарт ненавидел, когда его называли Фрэнки, и Бенджамин был единственным человеком на свете, который упрямо звал его именно так. Однако сегодня вечером министр не стал возражать, решив, что в данном вопросе вполне может позволить себе потерпеть поражение.

Лэндлесс приблизился к нему, еще сильнее зажав его в углу.

– Позвольте мне привести пример в качестве знака доверия. Хорошо, Фрэнки? Маленькая птичка напела мне, что очень скоро «Юнайтед ньюспейперс» будут выставлены на продажу. И если такое случится, я хочу их получить. Более того, я провел с ними серьезные переговоры. Но адвокаты говорят, что я уже владею одним газетным концерном и правительство не позволит мне купить второй. А я им сказал: вы утверждаете, что я не могу стать крупнейшим газетным магнатом в стране, даже если направлю все свои ресурсы на поддержку правительства!