— Расскажи мне лучше, какие вопросы задавал тебепрокурор и что ты отвечала на них, — перебил ее Терри. — Расскажи мнеи про адвоката.

Она вздохнула.

— Они хотели знать все — про меня, про носовой платок,про…

— Ты призналась в том, что это твой платок?

— Да, конечно, без всяких колебаний. На них, я думаю,это произвело хорошее впечатление. Спасибо, что ты предупредил меня. Я знала,что они пойдут на какую-нибудь хитрость. Поэтому, когда прокурор театральнымжестом достал платок и сурово посмотрел на меня, я взвизгнула и, выхватив унего из рук платок, воскликнула: «Ба, да это же мой!»

— Они спросили, где ты потеряла его?

Она кивнула.

— Я сказала, что не помню. Они спросили, не могла ли яоставить его в квартире Мандры, я сказала, что могла. Потом они стали задаватьмне разные вопросы, я и рассказала им все, что они хотели знать.

— Ты говорила им правду?

— Я всегда говорю правду, — опустив ресницы, онаискоса посмотрела на него, ее губы соблазнительно раскрылись. — Послушай,неужели мы должны говорить об этом сейчас?

— Ты сказала им о портрете?

— Да, конечно.

— Ты им сказала, где он сейчас находится?

— Я сказала, что портрет у Альмы. Что это я дала егоей. Я хотела знать, что она думает о нем. Кроме того, я попросила, чтобы онаего немного подработала.

Терри взял с подноса бутылку с виски и поставил ее обратно вбуфет.

Она приподняла коленки, подоткнула под них юбку, повернуласьв кресле и сказала:

— Эх ты, старый жадный морж!

— Боюсь, Синтия, что тебе еще рано праздновать победу.Расскажи об адвокате.

Она захихикала.

— У него ужасно длинная шея и ужасно смешная лошадинаяморда. Он — как подсолнух на параде. Скажи, Филин, а может подсолнух приниматьучастие в параде?

— Как его зовут?

— Зовут его Ренмор Хоулэнд. Он специалист по уголовнымделам. Близкие друзья называют его просто Ренни. Ах, этот Стабби! Только он мограздобыть такого чудного адвоката! Теперь мы с Хоулэндом близкие друзья. Онсказал, что я могу называть его просто Ренни.

— Какую роль в этом деле играет Стабби?

— Никакой, он просто помогает мне.

— Что еще сказал тебе Хоулэнд?

— О, он размахивал руками и говорил о хабеас корпус, тои дело вытягивая из воротника свою шею и засовывая ее обратно, он по-отеческипохлопал меня по плечу… Сказать по правде, Филин, ему бы следовало бытьскаковой лошадью. Он смог бы выигрывать все заезды благодаря одной своей шее,ему не пришлось бы даже покидать линию старта.

— И несмотря на то, что он угрожал тебе хабеас корпус,они все же отпустили тебя? — спросил Терри.

Она кивнула.

— Но к этому времени они уже нашли портрет. — Где?

— Я не знаю. Думаю, что его передала им Альма. Там былодин такой ужасно приятный юноша, который видел, как я спускалась по лестнице вдоме Мандры. Зовут его Джек Уинтон, он художник. Он осмотрел меня с ног доголовы и сказал, что не уверен, меня ли он видел там на лестнице, зато онхорошо помнит, что у женщины, которая спускалась с портретом Мандры полестнице, были очень красивые ножки. Я просто влюбилась в него, Филин, послетого, как он сказал про ножки. Он дал очень точное описание портрета: мрачныйфон, на лицо зловеще падает свет, в глазах вспыхивают холодные искорки. Жуть!Трудно поверить, Филин, что этот человек мертв. Он имел такую власть над людьмии предметами, окружавшими его, что можно было подумать, и смерть емуподвластна.

Терри пристально посмотрел на нее.

— Синтия, это не тебя встретил Джек Уинтон на лестнице.Это не ты вынесла портрет из квартиры Мандры. Ты узнала каким-то образом, чтоэтот парень Уинтон видел какую-то женщину, спускавщуюся с портретом полестнице. Ты решила, что это прекрасная возможность состряпать для себя алиби.Ты знала, что Альма с ее великолепной техникой и скоростью, с какой онаработает, может написать вполне сносный портрет всего за несколько часов. Альмазаперлась в мастерской Веры Мэтьюс, проработала там всю ночь и закончилапортрет, который ты теперь выдаешь за свой.

Жизнь как бы угасла на лице Синтии, на нем вдруг отчетливопроступила усталость. Она подняла голову и с вызовом сказала:

— Не смей со мной так разговаривать, Филин. РенморХоулэнд… а, черт, я хотела сказать — Ренни… возбудит против тебя дело о клеветеили еще там о чем-нибудь. Он придумает, как это назвать.

Терри Клейн подошел к ней и обнял ее за плечи.

— Мне жаль, Синтия. Но вы с Альмой чего-то не додумали.Женщина, у которой сейчас действительно находится написанный тобой портрет,ненавидит вас обеих. И она сделает все, чтобы от твоего алиби остался одинпшик.

Синтия схватила его руку и прижала ее к своей щеке. Горячиеслезы смочили тыльную сторону его ладони.

— Расскажи обо всем по порядку, — попросил он. Онавытерла глаза платком и, как-то истерически рассмеявшись, сказала:

— Я не собираюсь реветь, Филин. Мне просто нехорошо.

— Что же произошло?

— Мандра шантажировал меня.

— По поводу этого дела с наездом?

— Да.

— Он что хотел получить: деньги или портрет?

— Он хотел получить все: и деньги, и портрет. Если быты знал Мандру получше, ты бы не спрашивал.

— Так что же произошло?

— По правде говоря, Филин, я не знаю никого, кто был быстоль же безжалостным, как Мандра. Он оказывал на меня какое-то гипнотическоевоздействие. Если он желал чего-то, то никто и ничто на этой земле не моглопомешать ему удовлетворить свое желание. Он не останавливался ни перед чем, егоковарство не знало границ. Он ужасно хотел заполучить этот портрет. Я знала,что только здесь я имею хоть какую-то власть над ним. Прошлой ночью я решилапроверить, не блефует ли он, и сказала, что заберу портрет, если это дело снаездом не решится для меня благополучно.

— Ты знала о том, что шантажировать богатых владельцевавтомобилей ему помогал Уильям Шилд?

— Нет. Шилд — это тот человек, которого я сбила?Значит, это был заранее спланированный шантаж. Я не знала об этом, Филин. Ведьрентген показал, что у этого человека перелом позвоночника. Я должна была…

— Ты не сбивала его, — прервал ее Терри. —Какой-то акробат перелетел через твою машину, ударив кулаком по капоту. Потомони подставили тебе Шилда. Его и рядом с твоей машиной не было. Все былоподстроено.

Она пристально посмотрела на него и, медленно растягиваяслова, произнесла: