— Да, конечно, мы подумали и о такой возможности, но мырешили, что эта женщина предпочтет оставаться в тени. Мы, естественно, былистрашно напуганы, но сама идея показалась нам тогда такой удачной. Ты ведьзнаешь Джорджа Леверинга. Он столько раз играл на нечестных скачках, что теперьутверждает, будто в мире нет ничего честного и все можно уладить. Он сказал,что к нашей идее ни с какой стороны не подкопаешься.

Задумавшись, Терри склонил голову и стал ходить взад ивперед по комнате.

Вдруг он резко повернулся к Синтии.

— Если что-нибудь случится, никому ничего не говори.Сиди тихо, пока тебе не дадут возможности поговорить с твоим адвокатом.

Синтия посмотрела на Терри, в глазах ее отразилась тревога.

— Я хочу еще немного выпить, Филин. Дома меня ждетАльма, и Стабби торчит в своей машине где-нибудь около моего подъезда. Если быты знал, Филин, как мне не хочется видеть Стабби! Он ужасно ревнивый. Онраздобыл для меня адвоката, и теперь я должна быть благодарна ему! Он такойнудный, такой дурак!..

Да-а, ужасный выдался денек! Филин, дорогой, ты представитьсебе не можешь, как трудно быть эдаким молодчагой-парнем, не унывать ни прикаких обстоятельствах, ни к кому не обращаться за помощью. Альма меня непонимает, Филин. Ей кажется, что я никогда не бываю серьезной. Конечно, онаменя любит, но считает своим долгом постоянно опекать меня. Она полагает, чтоя, как маленькая бабочка, растрачиваю свой талант по мелочам, прожигаю жизнь.

— Тебе, Синтия, придется немного подождать, прежде чемты увидишь Альму, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду? — Она выпрямилась вкресле.

— Инспектор Мэллоу увез ее в участок.

— Давно?

— Незадолго до того, как я приехал сюда и мывстретились. Они нашли портрет и увезли его с собой в участок. Этот свидетель,Джек Уинтон, опознал его. Одновременно объявился твой адвокат, и полицейские,приняв во внимание показания Уинтона, решили тебя больше не задерживать. Однакоблагодаря портрету им все-таки удалось установить, что Альма находится вмастерской Веры Мэтьюс. Они захотели переговорить с ней — так, на общие темы.

— Филин! — вскрикнула она. — Ты что, хочешьсказать, что нас выдал Джордж Леверинг?.. Да этого просто не может быть! Он немог так поступить… Конечно, он мог ошибиться где-то… Как ты думаешь, Филин, онибудут грубыми с ней?

— Нет, сейчас нет. Потом.

— Когда потом?

— Когда они найдут тот, другой портрет.

— Но они не должны его найти. Умоляю тебя. Филин,сделай так, чтобы они не нашли его! Ведь можно что-нибудь сделать. Нужночто-нибудь сделать!

Он вдруг очень пристально посмотрел на нее.

— Не смотри на меня так, Филин, — сказала онанетерпеливо и неожиданно осознала, что он не слышит ее. Он так напряженнососредоточился, что жизнь, казалось, угасла на его лице, тогда как вся егоумственная энергия собралась в одной, раскаленной добела точке внутреннейконцентрации.

Синтия смотрела на него как зачарованная.

Прошло секунд семь-восемь. Потом он задумчиво произнес:

— Нет, они не должны найти этот портрет. Если онинайдут его, случится непоправимое.

Он подошел к буфету, достал бутылку с виски и поставил ееобратно на стол.

— Ну вот, наконец-то, — заметила Синтия. —Это ты молодец — здорово придумал!

Терри налил в ее бокал немного виски. Она задумчивопосмотрела на янтарного цвета жидкость.

— Филин, ты что — стараешься меня напоить, да? —спросила она.

Смешав виски с имбирным элем, он сказал:

— С какой стати я буду стараться напоить тебя?

Она захихикала.

— Вы что это, Терри Клейн, никогда не читали бульварныхгазет? Там много бывает всяких жутких историй: «Правда, я и представления неимела, где мы оказались, — рассказывала репортеру газеты „Хоусис“хорошенькая мисс Смит, блондинка девятнадцати лет, — я думала, мы идем вмузей, чтобы посмотреть там на какие-то гравюры. Он достал бутылку, наполненнуюжелтоватой жидкостью, и сказал, что это холодный чай. Моя мамочка не позволяетмне пить кофе, а вот против чая она ничего не имеет. Ну я и выпила. Я заметила,что у этого чая какой-то странный вкус, но я не придала этому значения и выпилавсе. Что было потом — не помню, помню только, как, выбив двери, в квартируввалились полицейские».

Синтия подняла бокал так, чтобы на него упали лучи от лампы.

— Если у напитка такой цвет, Филин, значит, он ужаснокрепкий. Ну ладно — была не была!

Она залпом осушила бокал, потом с многозначительным видомпоставила его на стол перед Терри.

— Знаешь, Терри, я готова тебе помочь… Скажи мне,Филин, а почему ты хочешь напоить меня? — Она вытянула вперед своистройные красивые ноги, пошевелила пальчиками и задумчиво сказала: — Терри, ядумаю, что пора сделать остановку. Каждый раз, когда я шевелю пальцами, мнекажется, будто что-то шевелится в моем мозгу, и мне хочется смеяться.

— Ну что ж, — сказал он, — дети тоже смеются,когда шевелят пальчиками на ногах.

— Ах, какой ты добрый, Филин! Признаться, я думала, тыразозлишься. Знаешь, я все-таки хочу чуть-чуть напиться. Вообще-то я собираласьпоставить точку после второго бокала, но уж коли ты решил накачать меняспиртным, я, пожалуй, буду пить до конца: интересно, не попробуешь ли тывоспользоваться этим и… Боюсь, что ты не…

Она соскользнула с кресла, поднялась на ноги, выставилаперед собой руки и сделала вид, что хочет одним указательным пальцем коснутьсядругого и что это ей никак не удается.

Он подошел и обнял ее за талию.

— Кончай ломать комедию, Синтия.

— И не собираюсь. Мне это доставляет удовольствие. Яживу в мире, в таком ужасно серьезном мире, с такими ужасно серьезными людьми —у всех такие кислые физиономии, все так страдают, мучаются, все такие занятые.А я не хочу жить так, как они, и поэтому они думают, что я ненормальная. Тынаверняка слышал историю о лисе, которому отрубили хвост. Так вот, он хотел,чтобы и все остальные лисы были, как он, — без хвоста. Я думаю, Терри, тоже самое можно наблюдать и в нашем мире. Жизнь так прекрасна, а люди запираютсяв душных кабинетах и переживают по поводу процентов, которыми обложеннациональный долг, по поводу высоких цен на бензин или же ломают себе головунад тем, какая политическая партия потратит деньги из государственной казны.Представляешь, Филин, как было бы здорово, если бы власть в стране захватилимолодые повесы и стали бы осуществлять контроль над банками и всем остальным. Тогдакаждому поневоле пришлось бы быть веселым. Они бы внесли в конституцию такуюпоправку, которая каждому гражданину вменяла бы в обязанность перед обедомвыпивать хотя бы один коктейль.