– Люди меняются, – повторил он.

Работал Чарли очень тщательно. Стежки были аккуратными, почти незаметными. Мужчина пришивал отпоровшуюся молнию к хлопчатобумажной подкладке палатки. Получилось в меру туго, в меру свободно. Чарли проверил свою работу, закрыв и открыв молнию.

– Сделано.

– Будет держаться? – спросила я.

– До тех пор пока кто-нибудь ею всерьез не заинтересуется.

Чарли похромал со мной до колеи.

– Расскажите мне об этих монахинях Энджи, – попросил он.

– Отсюда вы их не увидите, – сказала я ему. – Они расположились в ложбине.

– Я знаю. А во что они верят?

Хороший вопрос.

– Думаете, они здесь задержатся? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответила я. – А вы с Энджи и Люсьеном? Вы здесь надолго?

– Тоже понятия не имею, – рассмеялся он. – В любом случае мы уедем в конце лета, найдем место потеплее и там перезимуем, как перелетные птицы.

Я не могла рисковать и вновь натолкнуться на сестру Амалию. Если я еще раз с ней встречусь, то рискую лишиться всего клея, английских булавок и чертежных кнопок, которые пока что держали меня в собранном виде. Вот только, когда Люсьен и прочие ласточки улетят отсюда в теплые края, я вновь столкнусь с пустотой своего существования. Смогу ли я справиться со всем этим? Вернувшись в дом, я взяла корзину с моющими средствами. Среди прочего я обнаружила там новенький пакетик с гидрокарбонатом. Мне подумалось: каким же старомодным вдруг стало наше общество. Улыбающиеся лица домохозяек из сороковых годов двадцатого века стали последним писком моды. Теперь эти лица украшали рекламу всего, начиная от уксуса и заканчивая порошковым молоком. Нас вновь призывали проникнуться воинским духом перед лицом нового врага, с которым столкнулся наш народ. Соответственно вооружившись, я пошла к амбару, твердо вознамерившись сделать так, чтобы у Энджи не появилось предлога сбежать. Уже довольно долго в амбаре никто не спал. Друзья, которые могли бы приехать и погостить у нас, не приезжали. Туристов мы здесь хотели видеть в последнюю очередь, хотя, если поразмыслить, могли бы заработать на них целое состояние. «Одна неделя в раю. Только £150. Самообслуживание». Единственная проблема заключалась в том, что люди не захотели бы отсюда уезжать. Велл имел собственную историю допущения на его территорию и недопущения, вот только со стороны все это казалось лишенным всякой логики.

Охранники, само собой, немного перестроили амбар. Площадь жилых помещений была увеличена. Появились новые перегородки. Добавился еще один туалет. Появилось электронное оборудование. Теперь наш амбар стал больше похож на казарму.

В тот день я подметала и мыла полы в амбаре, скребла рукомойник, выбросила обмылок, оставшийся лежать на краю раковины, налила чистящей жидкости в унитаз. В последний раз уборка здесь производилась так давно, что на керамике успел осесть коричневый налет. Я оттерла всю голубоватую плесень между душевым поддоном и стеной, обложенной белой кафельной плиткой. Я отдраила все пятна на кафеле.

Достав чистое белье из сушильного шкафа, я застелила постель. Расправляя свежие наволочки, я думала об Энджи и Чарли: было бы неплохо, если бы это стало их домом. Затем я прилегла на кровати, терзаясь осознанием моего одиночества. В памяти всплыли строчки одного стихотворения: «Ледник стучится в шкаф, / Пустыни вздыхают в постели». Это… Оден[19]. Я рассказывала о его стихах ученикам в Лондоне и не понимала, как сидящие передо мной импульсивные подростки могут понять всю блеклость брака, из которого ушло сексуальное влечение. Тогда я представляла это весьма условно, получая сведения от подруг, чей брак дошел до полного развала. Теперь же, после года, проведенного в Велле, я познала всю блеклость на собственном опыте. Я громко продекламировала оставшиеся строчки четверостишия в тишине амбара: «И трещина в чайнике ведет / В страну увядающей смерти».

Я расстегнула пуговицу на джинсах и запустила руку себе между бедер. У меня перехватило дыхание. Пока пальцы делали свое дело, взгляд остановился на побеленном потолке. Я увидела паука, который спускался на паутине с треснувшей дубовой балки перекрытия как раз над моей головой. Его похожее на луковицу тело вращалось в луче света, приближаясь с каждой секундой. Внезапно меня охватил страх при мысли, что его лапки могут коснуться моего лица. Я вскрикнула, выдернула руку из джинсов и как одержимая принялась хлестать себя по щекам, не зная, куда же делся паук. Момент был упущен. Я поднялась, застегнула джинсы, поправила одеяло и ушла… неудовлетворенная.

Ухмыляющийся день заставил меня чувствовать себя грязной и озабоченной. У меня еще оставалось много работы. На ферме всегда найдется работа. Большинство из моих ежедневных дел уже наводило на меня тоску. Например, нужно было вырвать крапиву вокруг молодых деревцов, а еще прополоть грядку, где я выращивала пряные травы, но единственной отговоркой, которую я могла себе придумать, было пойти и поговорить с сестрами. Время шло. Я боролась с желанием, подобно наркоманке, закрывающей дверь перед носом наркоторговца, а затем без сил приваливающейся к двери с обратной стороны. Я вернулась в амбар и пересчитала ножи, вилки, ложки, кружки, чашки, блюдца, миски, мелкие и глубокие тарелки, хранившиеся в кухонном столе в ожидании воображаемых гостей. Так я дотянула до обеда.

К ужину упала еще одна кость домино. Я сказала Марку, что прибралась в амбаре на случай, если Энджи и Люсьен захотят остаться. Муж сказал, что побывал в лагере монахинь и перекинулся с ними парой слов. Судя по всему, они вполне безвредны. Марк еще пошутил в том смысле, что мы сможем извлечь из всего этого пользу. Несколько пар лишних глаз не помешают, чтобы за всем следить. К тому же надо быть настоящим храбрецом, чтобы осмелиться проникнуть в Велл теперь, когда здесь обосновались две наиболее ненавидимые в стране социальные группы – бродяги-путешественники и религиозные чудики. Я смеялась вместе с мужем. Марк сказал мне, что пообещал монахиням шланг для того, чтобы можно было присоединить его к крану, выходящему из трубы близ живой изгороди. Тогда я вызвалась отнести им этот шланг. В доме воцарился мир, однако зиждился он на пирровых победах и поспешных попытках примирения. Я нашла штуцер для шланга в амбаре и прежде, чем идти к сестрам, еще раз заглянула через заднюю дверь в дом.

– Ты точно не собираешься их отсюда выпроваживать? – спросила я.

Марк работал за своим столом.

– Пока нет! – крикнул он.

Я вертела небольшую пластмассовую насадку в руке, стоя на пороге в нерешительности.

– Просто…

– Что тебе надо? – крикнул мне Марк из кабинета.

– Ничего! Все в порядке! – крикнула я в ответ.

Я зашагала по дорожке. Отсюда видны были палатки и автофургоны путешественников. До моего слуха донеслись детские голоса. Один из голосов принадлежал Люсьену. Я бы его узнала везде. Пройдет год, и я буду двенадцать часов подряд вслушиваться в звуки окружающего мира, но так и не услышу его. А еще я увидела слабый свет, льющийся из ложбины, где располагались фургоны сестер. Хрипловатые крики Люсьена против пения сестер. Я предпочла сестер. Они собрались вместе и, казалось, поджидали моего прихода, хотя и не могли об этом знать. Все они как по команде в полном молчании отступили на шаг. Круг стал шире, и теперь я могла встать рядом с ними.