Я тщательно вытерла ноги о невесть откуда взявшуюся влажную тряпочку, открыла дверь и переступила порог, морально готовясь к новым чудесам чистоты.

Неведомая жрица клининга, да хранят ее соответствующие боги, основательно постаралась. Полы на участках, доступных для обозрения из прихожей, сияли чистой и, кажется, даже полировкой. В воздухе витали слабые ароматы лимонного освежителя и… пирожков с вишней?

Я пытливо принюхалась.

Очень необычный освежитель воздуха…

Я сбросила обувь, прошла в кухню и замерла в недоверчивом изумлении при виде облагороженного белоснежной скатертью стола, в центре которого стояло блюдо со свежей выпечкой. Не с пирожками — со слойками, я чуточку ошиблась.

Слойки были еще теплые.

Я не поняла, Вадик мне еще и кухарку прислал?!

Высоко подняв брови, я пошла в комнату, по пути отмахнувшись от нарисованной неуемным воображением картины встречи долгожданной хозяйки-барыни верной прислугой. А то перед внутренним взором уже встали в два ряда, как живые, воображаемые горничные в кружевных наколках, кучера и конюхи с наскоро подстриженными бородами, повара и посудомойки в парадных фартуках…

— К нам приехала, к нам приехала! Наталиванна дорогая! — в тему запел внутренний голос.

— А ну тихо! — шикнула на него я.

В большой комнате, изначально отведенной мне для проживания, было чисто и пусто. В смысле, никаких тебе неожиданных горничных и поварих.

Маленькую комнату, прибрав, почему-то не заперли. Дверь была приоткрыта, и в широкую щель я ясно видела сияющий пол и… что?

Ножку раскладушки?!

Беззвучно (пока) закипая, я подкралась к двери и аккуратно вдвинула голову в проем.

Посреди пустой и чисто прибранной, отчего она казалась просторной, комнаты стояла раскладная кровать, ранее в перечне мебели и инвентаря не фигурировавшая.

На раскладушке имелась крахмальная простыня, на простыне имелся мужик.

На мужике имелись трусы, но я все равно была шокирована.

Мордой лица мужик уткнулся в подушку, которую еще и страстно обнял мускулистыми руками. Сладкое посапывание доказывало, что оккупант освоился и чувствует себя совсем как дома.

Отчаянно захотелось сбегать в кухню за скалкой и дать этому гаду по башке в лучших традициях боевого стиля «Дубина народной войны» от сенсея Толстого Льва Николаевича. Жаль, совесть не позволяла бить лежачего.

— Давай сначала поднимем его, а потом вдарим! — кровожадно предложил внутренний голос.

— Давай, — согласилась я.

После чего примерилась и с чувством пнула опору раскладушки со стороны изголовья.

Ножка с хрустом подогнулась, кровать моментально превратилась в горку, и спящий красавец стукнулся головой о паркет. Несильно: подушка смягчила удар, но пробуждение вышло тревожным.

— А?! — беспокойно трепыхаясь в тщетной попытке выйти из пике, молвил проснувшийся красавец.

— А и Бе сидели на трубе! — уведомила я его прокурорским голосом.

По тону было ясно, что сидели те А и Бе долго, лет двадцать они сидели, и в крайне некомфортных условиях.

— Что?

Не сумев восстановить горизонталь, красавец сполз на пол, сел, потряс головушкой и взглядом нашел точку вещания в моем лице.

— А упало, Бе пропало! — грозно притопывая, дочитала я сымпровизированную полицейскую сводку. — Кто остался на трубе?

— На какой трубе?

— На нефтегазовой! — рявкнула я. — Ты кто такой, неприличная буква алфавита?!

— Я Саша, — ответил мужик и поерзал волосатыми ножками в жалком подобии книгсена.

— Какой Саша?!

— Шла Саша по шоссе и сосала сушку! — зачем-то сообщил мне внутренний голос, наскоро ревизовав весьма короткий список знакомых мне Саш.

— Шел бы Саша по шоссе! — сказала я вслух и кивнула на открытую дверь.

— Ой, вы, наверное, Наталья? — догадался любитель сушек.

— Ой, да! А ты-то, ой, кто и, главное, ой, что тут делаешь?!

— А Вадик вам разве не звонил?

Я нахмурилась.

Вот оно что — Вадик, значит… Наш ушлый маклер решил, что для меня одной целых двух комнат будет слишком много, и без предупреждения подсунул мне сожителя?

Не сводя инквизиторского взгляда с Саши-без-сушек, я вытянула из кармана мобильник и позвонила маклеру-без-стыда-и-совести.

— Что за дрянь у меня тут валяется? — спросила я без церемоний и предисловий.

— Какая дрянь, почему валяется, уборщица должна была все вычистить! — заволновался Вадик.

— На раскладушке кто валяется, спрашиваю?!

— Ах, на раскладушке! — Вадик успокоился. — Это никакая не дрянь, это просто Саша. Не бей его, он хороший и переночует в маленькой комнате всего ночь-другую.

— Мы так не договаривались, — напомнила я. — Или я единственный квартиросъемщик, или ищи других жильцов, у меня нет ни малейшего желания делить площадь с посторонним хмырем, просто Саша он там или Мафусаил Енохович, мне однофигственно!

— А кто такой Мафусаил? — вякнул Саша.

— Те-омный! — заклеймил его мой внутренний голос, имея в виду вовсе не цвет волос.

— Ну, Ната-а-а-аш, — заканючил Вадик. — Парню надо всего пару дней где-то перекантоваться, он приезжий, в городе по делам, а у меня прямо сейчас все забито, не на пляже же ему ночевать? Зимой-то?

Видимо, летом ушлый маклер и на пляж неприхотливых постояльцев укладывает.

— Сколько? — неприязненно посопев, спросила я вместо ответа.

— Ладно, двести за ночь твои.

— Триста.

— Двести пятьдесят!

— Заметано, но соглашение действительно в течение недели, не более, и аванс за двое суток наличными прямо сейчас!

— Саша отдаст!

— Пусть попробует не отдать!

Я закончила деловые переговоры и критически посмотрела на своего постояльца.

Стремительно легализованный Саша уже прыгал по полу, натягивая спортивные штаны.

— С тебя пятьсот рублей предоплаты за двое суток, — уведомила я его. — Будешь вести себя прилично — оставлю в живых. В доме не пить, не курить, баб не водить…

— Крошка, ты уже дома? — донесся из прихожей голос Ивасика.

— Мужиков тоже не водить, — оглянувшись, дополнила я список запретов.

И, погрозив Саше пальцем, пошла к Ивасику.

— Чем у тебя так вкусно пахнет? — спросил он, уже семеня на запах в кухню. — О! Слоечки! Крошка, в тебе проснулась хозяюшка?

— Квартирная хозяюшка, — мрачно уточнила я, потыкав пальцем за спину, где топал, шлепая по сверкающему паркету босыми лапами, жилец мой Саша.