Мы с Сашей транспортировали субтильное сонное тело соседа под бок к похрапывающему Ромашке, вернулись к себе на кухню и сели допивать коктейль, потому что бармен авторитетно сказал, что свежий лайм к утру даст горечь и испортит вкус напитка.

Собственно, коктейль допивала я, а Саша прикончил пиво, сказав, что из бутилированных напитков только вино может немного постоять в откупоренной стеклотаре. В пластике спиртное вообще долго хранить нельзя.

Я с ним не спорила, я вообще тем вечером была удивительно сговорчива, доброжелательна и общительна.

Наверное, я слишком долго держала в себе чувства, мысли и собственно информацию, так что в какой-то момент клапан сорвало, и я загудела мощно, как пароходная труба, — не заткнешь!

Саша поинтересовался моей работой, Ивась упомянул, что у меня случаются заграничные командировки, закономерно всплыла тема недавней поездки на Кипр — и все, Остапа понесло.

Я рассказала о своей незабываемой командировке в Ларнаку и Лефкошу так обстоятельно и подробно, что сама удивилась глубине детализации.

Внутренний голос пару раз пытался наступить на горло моей акынской песне, но я испытывала от чистосердечной исповеди небывалое удовольствие и замолчала только тогда, когда добавить к сказанному было уже совершенно нечего.

К этому моменту Саша, на протяжении всего вечера старательно демонстрировавший подкупающий интерес, уже зевал в ладошку и ерзал, тщетно пытаясь поудобнее устроиться на жестком стуле. До меня наконец дошло, что авторский вечер воспоминаний неприлично затянулся, и я предложила объявить отбой.

Квартирант охотно принял это предложение и рухнул в объятия заждавшейся его раскладушки с такой готовностью, что разделяющая наши комнаты дверь не приглушила стон пружин.

— Хорошая ты хозяйка, — ехидно молвил мой внутренний голос. — Замучила парня россказнями до смерти!

— Зато он будет спать как убитый, — отговорилась я, не показывая, что смущена.

Что это на меня нашло, а? Никогда еще не переживала такого приступа неудержимой болтливости!

— Это старость приближается, — опять съезвил внутренний голос. — Тренируйся, и пятидесяти лет не пройдет, как ты будешь крючковатыми пальцами хватать за пуговки пробегающих мимо молодых людей и шамкать им в ушко мечтательно: «Как шейшаш помню, в одна тышаша девятьшот мохнатом году…»

Чтобы не слышать его, я зарылась в подушку.

И уснула.

Утро началось не со света, как следовало бы, а со звука, и звуком тем был бубнеж моего внутреннего голоса.

Я прослушала — явно не с начала — пару фраз, и у меня сложилось впечатление, что кое-кто ночью вовсе не спал.

Кое-кто мыслил, анализировал, рассуждал и к семи утра (я безрадостно посмотрела на часы) готов был поделиться со мной результатами ночных раздумий.

Имеется ли соответствующее желание у меня, кое-кого вовсе не интересовало.

— Ну что еще? — спросила я обреченно.

Внутренний голос — это такая штука, для которой просто необходимо изобрести пульт управления. Без пульта его никак не заткнешь, я в свое время все перепробовала: и беруши, и вопящий в уши плеер, и политику игнорирования, и медитации, и аутотренинг… Проще эту заразу выслушать, чем пытаться не замечать.

— А в-третьих…

Внутренний голос с готовностью прибавил звук.

— Стоп! А где первые два?

— Ты не слушала?

Альтер эго обиделось, но не стало молчаливо дуться.

А жаль.

— Во-первых, ты в этой квартире год жила уединенно и спокойно, даже гостей принимала всего раз-другой. Никто к тебе не приходил, даже продавцы «Эйвон», даже агитбригада свидетелей Иеговы, и вдруг народ повалил косяком, как лосось на нерест! Сначала агенты Смиты, потом землетряхнутая проверка, потом нашествие с погромом, а теперь еще целый жилец неожиданно образовался! С чего бы это, а?

— Сезон миграций? — предположила я просто для того, чтобы что-то сказать и тем самым продемонстрировать участие в беседе.

Ясно же, раз там уже «во-вторых» и «в-третьих» приготовлены, в моих комментариях на данном этапе кое-кто не нуждается.

— Эмиграций! Все это началось с командировки на Кипр и, зуб даю, как-то связано с произошедшими там событиями, — загорячился внутренний голос, смело рискуя априори отсутствующими у него зубами.

— Агенты Смиты даже не скрывали, что их интересует моя поездка на Кипр, — припомнила я. — Что касается всех остальных, то можно только предполагать…

— Вот и давай предположим! — перебил внутренний.

Ему, чтобы заткнуть меня, пульт не нужен.

— Предположим, что жилец образовался не случайно, а с целью поближе к тебе подобраться и побольше у тебя разузнать. О чем же, как ты думаешь?

— Ну да, о Кипре, — молвила я, вспомнив ключевую тему вчерашней беседы. — Но ведь не только он…

— А вот это у нас во-вторых: совсем недавно о командировке на Кипр тебя в доверительной обстановке тет-а-тет заинтересованно расспрашивал старый добрый друг Ивась, которого очень трудно заподозрить в каких-либо происках против тебя. Однако ему, проверенному товарищу, ты описала свое интересное путешествие в самых общих словах, тогда как вчера, в присутствии незнакомца, почему-то вдруг исповедовалась как на духу! Почему?

— Э-э-э, — протянула я, не имея внятного ответа. — Хотелось бы мне знать…

— А ведь ты уже знаешь, вернее, определенно догадываешься: что-то крайне расположило тебя к незнакомцу и побудило к чистосердечной болтливости.

— Но я же не пила спиртное! Я пила…

Я замолчала и нахмурилась.

— Безалкогольный коктейль, который сделал персонально для тебя этот самый незнакомец, — вкрадчиво договорил внутренний голос. — И это у нас в-третьих: коктейль хлебала только ты, и болтала, как заведенная, ты одна.

— Я убью его, — мрачно пообещала я.

— Но не сразу! — возразил внутренний голос. — Сначала…

— Сначала помучаю, — согласилась я и села в кровати.

— Сначала разберись, что к чему!

— Разберусь, пока буду мучить, — пообещала я и встала.

Тихо, чтобы не услышал соседушка, подкралась к закрытой двери и распласталась по ней ухом.

Клац, клац, клац-клац-клац-клац…

Мы, работники пера, в эпоху высоких технологий должны были бы называться работниками клавиатуры, так что не узнать знакомые звуки я не могла.

— Судя по темпоритму, у кого-то вдохновение, — заметил мой внутренний голос и преисполнился ехидности. — В семь утра! После бурной ночи! И что же это мы там строчим, а? Уж не запись ли свидетельских показаний?

Я решительно потянулась к часам на стене.