– Денег не жалели?

– Не жалели.

– Это, знаете ли, меня интригует. После того как я видел васи слышал. Как вы могли с этим примириться?

Он перекинул ремень складного мольберта через плечо.

– Не зайдете ли как-нибудь ко мне на ужин? Мне будет оченьинтересно с вами поговорить. Мой дом вон там.

Белая вилла с зелеными ставнями. Но если не хотите, так искажите, не ищите причин для отказа.

Ллевеллин подумал и ответил:

– Я охотно зайду к вам.

– Отлично. Сегодня?

– Спасибо.

– В девять. Не передумайте!

И он зашагал вниз. Ллевеллин некоторое время смотрел емувслед, потом продолжил свою прогулку.

* * *

– Так вам на виллу синьора сэра Уайлдинга?

Возница двухместной коляски-развалюхи проявил живой интерес.Его ветхий экипаж был весело расписан цветочками, а на шее лошади висели синиебусы. И лошадь, и коляска, и кучер были жизнерадостны и приветливы.

– Синьор сэр Уайлдинг очень симпатичный. Он здесь не чужой.Он один из нас. Дон Эстебаль, которому принадлежала вилла, был очень старый.Давал себя обманывать, целыми днями читал книги, и ему все время приходилиновые книги. На вилле есть комнаты, уставленные книгами до потолка. Когда онумер, мы все думали – может, виллу продадут? Но приехал сэр Уайлдинг. Он бывалздесь мальчиком часто, потому что сестра дона Эстебаля была замужем заангличанином, и ее дети и дети ее детей всегда приезжали сюда на каникулы. Нопосле смерти дона Эстебаля имение перешло к сэру Уайлдингу, он переехал сюдажить, стал приводить все в порядок, потратил кучу денег. А потом началасьвойна, и он уехал на много лет, но он говорил, что если его не убьют, то онвернется сюда – так и вышло. Два года назад приехал с новой женой и стал здесьжить.

– Так он женился дважды?

– Да. – Возница заговорщически понизил голос. – Его перваяжена была плохая женщина. Красивая, да, но все время обманывала его с другимимужчинами – даже здесь на острове. Ему не следовало на ней жениться. Но вовсем, что касается женщин, он неумный человек – слишком верит им.

И добавил, как бы извиняясь:

– Мужчина должен понимать, кому доверять, а сэр Уайлдинг непонимает. Ничего не знает о женщинах. Думаю, так и не узнает.

Хозяин виллы принимал Ллевеллина в низкой, узкой комнате, допотолка набитой книгами. Окна были открыты настежь, и откуда-то снизудоносилось нежное рокотание моря. Их бокалы стояли на столике возле окна.

Уайлдинг с радостью приветствовал его и извинился заотсутствие жены.

– Она мучается мигренями. Я надеялся, что здешняя мирная итихая жизнь приведет к улучшению, но что-то не заметно. И врачи, кажется, незнают причины.

Ллевеллин выразил вежливое сочувствие.

– Она перенесла много горя, – сказал Уайлдинг. – Больше, чемможет вынести девушка, а она была очень молода – да и сейчас тоже.

Видя выражение его лица, Ллевеллин мягко сказал:

– Вы ее очень любите.

Уайлдинг вздохнул.

– Слишком люблю – для моего счастья.

– А для ее?

– Никакая на свете любовь не возместит страданий,доставшихся на ее долю.

Он говорил горячо. Между ними уже установилась страннаяблизость – в сущности, с первого момента знакомства. Несмотря на то, что у нихне было ничего общего: национальность, воспитание, образ жизни, вера – все былоразлично, – они приняли друг друга без обычной сдержанности и соблюденияусловностей. Как будто вдвоем выжили на необитаемом острове, а потом были долгоразлучены. Они разговаривали легко и искренне, с детской простотой.

Потом пошли за стол. Ужин был превосходный, отличносервированный, хотя непритязательный. От вина Ллевеллин отказался.

– Может, виски?

– Нет, спасибо, просто воду.

– У вас, простите, это принцип?

– Нет. Образ жизни, которому я больше не обязан следовать.Сейчас нет причин, по которым я не должен пить вино, просто я его не пью.

Поскольку гость произнес слово «сейчас» с ударением,Уайлдинг вскинул на него глаза. Заинтригованный, он открыл было рот, чтобыспросить, но сдержал себя и заговорил о посторонних вещах. Он был хорошимрассказчиком, с широким кругом тем. Он не только много путешествовал, бывал вразных частях земного шара, но имел дар все, что видел и испытал, живопредставить слушателю.

Если вы хотели побывать в пустыне Гоби, или в Феззане, или вСамарканде, – поговорив с Ричардом Уайлдингом, вы как бы уже побывали там.

Его речь не была похожа на лекцию, он говорил естественно инепринужденно.

Ллевеллин получал удовольствие от беседы с ним, его всебольше интересовал Уайлдинг сам по себе. Его магнетическое обаяние былонесомненным, хотя и неосознанными, Уайлдинг не старался излучать обаяние, этополучалось само собой. Он был человек больших способностей, проницательный,образованный, без надменности, он живо интересовался людьми и идеями, какраньше интересовался новыми местами. Если он и избрал себе область особогоинтереса… это был его секрет, он ничему не отдавал предпочтения и потому всегдаоставался человечным, теплым, доступным.

Однако у Ллевеллина не было ответа на простейший, прямо-такидетский вопрос: «Почему мне так нравится этот человек?»

Дело было не в талантах, а в самом Уайлдинге.

Ллевеллину вдруг показалось, что он нашел разгадку.

Потому что этот человек, несмотря на все свои таланты, сноваи снова совершает ошибки и, будучи по натуре человеком добрым и мягким,постоянно натыкается на неприятности, принимая не правильные решения.

У него не было ясной, холодной и логичной оценки людей исобытий; вместо этого была горячая вера в людей, а это гибельно, потому чтооснована на доброте, а не на фактах. Да, этот человек вечно ошибается, но ончудесный человек. Ллевеллин подумал: вот кого я ни за что на свете не хотел быобидеть.

Они опять развалились в креслах в библиотеке. Горел камин –скорее для видимости. Рокотало море, доносился запах ночных цветов.

Уайлдинг откровенно сообщил: