После распада Российской империи, с 1918 г., Екатерина продолжила обучение во 2-й украинской гимназии, где, по ее словам, витал дух Центральной рады, Директории, а старшеклассники сбегали добровольцами в армию Петлюры. Подбор учительских кадров также впечатляет – Александр Грушевский (брат председателя Центральной рады), Осип Гермайзе, Григорий Холодный, Николай Зеров и другие видные украинские гуманитарии и деятели искусств. Безусловно, она была способной ученицей – оперработники, кураторы из НКВД неизменно отмечали у нее прекрасное знание истории Украины, совершенное владение украинским и русским языками, она легко переводила стихи, оперы, сама имела поэтический дар (уже в 1931 г. закончила литературный факультет Киевского института профобразования – университета). Там же Катя Гончаренко подружилась с Клеопатрой Тимошенко, племянницей архиепископа-самосвята УАПЦ Георгия Жевченко. Под их влиянием она вступила в Фастове вместе с подругой в повстанческое антисоветское формирование атамана Юлиана Мордалевича[178].

Сам атаман, печально прославившийся кровавыми расправами и погромами, женился на Клеопатре. Правда, замечает Е. Миньковская, у него «почти в каждом селе имелась жена, где и прятался». Видимо, жуткие реалии гражданского противостояния и поведение вчерашних кумиров произвели на романтичную натуру Екатерины потрясающее впечатление: «Всякие любовные дела и интриги этих “горе-политических деятелей”, провал организации “Повстанком”, ссоры и трусость людей этих вселили во мне разочарование, потом критическое отношение… Это помогло мне возненавидеть всю эту группу торгующих своим национализмом людей».

В 1922 г. она вышла замуж за сына сельского дьякона Александра Миньковского, успевшего побывать учителем, участником национального движения, священником УАПЦ и регентом при Г. Жевченко. Трудно судить о мотивах поступка, но в 1923 г. Александр Захарович «инициативно» (как отмечали чекисты) предложил услуги органам ОГПУ и трудился на тайном фронте под псевдонимом «Нагорный» (в частности, по украинским автокефалам в 1920–1930-х гг.) до 1973 г., покуда позволяло здоровье. По словам контрразведчиков, имел значительные информационные возможности, поскольку «по общественному и служебному положению располагал обширными связями среди творческой интеллигенции республики, был известен украинской эмиграции и деятелям искусства за рубежом»[179].

Молодая супруга энергично помогала Александру, посвятившему ее в свои отношения с органами ГПУ, собирала «материалы» по украинским национал-патриотам. В 1927 г. и ее отношения со спецслужбой были оформлены – сотрудник Секретно-политического отдела (СПО) ГПУ УССР Гольдман первоначально присвоил ей псевдоним «Ольга». Затем секретная сотрудница перешла на связь к известному борцу с «украинским шовинизмом» Соломону Бруку, одному из основных инспираторов масштабных репрессивных дел конца 1920-х ‒ начала 1930-х гг. – «Союза освобождения Украины», «Украинского национального центра», «Украинской войсковой организации», «Польской войсковой организации» и др. Принадлежавший к ближнему окружению главы НКВД УССР Всеволода Балицкого помощник начальника СПО УГБ НКВД УССР С. Брук был арестован вслед за шефом и в феврале 1938 г. расстрелян.

К концу 1930-х гг. встречи с «Евгенией» проводил лично начальник СПО УГБ НВКД УССР Александр Яралянц (самого его расстреляли в 1940 г.). Агентессу, подчеркивал оперработник, отличали высокий культурный уровень, обширные связи среди интеллигенции «старой генерации», полное доверие и пиитет со стороны «националистической молодежи», видившей в ней «деятеля повстанкома». «Как агент очень хорошо воспитана, каждый свой шаг взвешивает с точки зрения конспирации, инициирует разработку комбинаций» совместно с мужем.

В личном деле «Евгении» перечислены основные оперативные разработки, в которых она сыграла активнейшую роль. Как отмечал в январе 1932 г. начальник отделения СПО Гольдман, она представляла собой «дельного, энергичного, преданного нам агента». «Особо ценной является работа “Евгении” по делу СВУ. Разрабатывая агентурные дела “Нашли” и “Инарак”, этот агент фактически дал дело СВУ». Все же вряд ли «Евгения» породила дело СВУ – видимо, кураторы нацелили способную и опытную уже агентессу на «выявление» заданной крамолы, тем более что национал-демократическая интеллигенция и недавние участники Украинской революции 1917–1920 гг. в беседах с ней, «бывшей подпольщицей», не скрывали своих резко антисоветских взглядов и наверняка – рассуждений о способах борьбы с ней.

На ее счету – десятки арестованных по разработкам и фабрикации дел «Союза украинской молодежи» (1928–1930 гг.), «Украинского Красного Креста» (1930–1937 гг.), «националистической группы Подгайного», «Группы украинских эсеров», «Группы галичан», «Группы эсперантистов», «русских монархистов». Супруги Миньковские по-прежнему трудились на тайной ниве совместно, что не мешало постоянно проверять их через других агентов по делу «Капелла», контроль почты и прослушивание телефона (источники НКВД были шокированы «махрово антисоветскими» высказываниями супругов, видимо, таким образом вызывавших жертвы на ответную откровенность). В 1940 г. новый «куратор», начальник отделения в Управлении контрразведки УГБ НКВД УССР Бриккер[180] планировал вывести ее за рубеж для внедрения в националистическое движение – к нему примыкал ее брат Владимир, ушедший с войсками УНР, в Чехословакии ставший инженером и супругом дочери сенатора, директора железной дороги.