Часть ее агентурных сообщений появилась по результатам общения с семьей деятеля Украинской революции 1917–1920 гг. Федора Матушевского – супругой Верой Александровной, сыновьями Василием и Борисом Матушевскими[181]. Говоря о настроениях национально-сознательной части украинской интеллигенции, «Евгения» в сообщении от 8 сентября 1937 г. писала: «Начиная с момента прихода на Украину советской власти и до сегодняшнего дня украинская контрреволюционная интеллигенция ни на минуту не оставляет мысли о перевороте, вернее о войне как преддверии переворота… Все они, кто к какой партии или организации не принадлежал бы, руководствуются кем-то издалека, может быть, и не для всех видимая рука направляет удар их в одно русло».

Источник перечисляет причины ненависти к «советам»: «А этот возмутительный голод в 1932 году, эти сотни тысяч трупов, на которых Сталин и его соратники построили эти колхозы. Весь мир содрогнулся от подобного варварства, и только у нас могли наблюдать происходящее. Этого народ не забудет, то есть он не должен забыть и в свое время сумеет отплатить за все свои муки и страдания». В сообщении от 28 сентября 1937 г. излагаются бытующие у части интеллигенции взгляды на «этническую» причину трагедии, уже в годы войны широко тиражируемые подконтрольной немцам «национальной» прессой: «На трупах и на крови украинского народа расцветают паразиты-евреи. Обратите внимание, за что, как не за народные деньги, все эти квартиры, машины, шикарные костюмы, крепдешины и курорты… Гои, хамы, мужики, хахлы – других слов у них для наших крестьян нет».

Возмущение у внушительного круга собеседников агентессы (Веры Матушевской и ее сыновей, Ольги Косач – сестры Леси Украинки, Коцюбинской, видимо – Ольги, дочери классика украинской литературы, академика-математика Михаила Кравчука, расстрелянного по ложному обвинению, родственников академика Михаила Грушевского, писателя Максима Рыльского, художника Кричевского) вызывала кампания по уничтожению храмов и памятников архитектуры: все они «в один голос кричат о варварстве большевиков, Михайловский монастырь, Аскольдова могила, Ирининская часовня… Фактически для большевиков никакой Украины не существует».

Особое место в мировоззрении поднадзорных занимала тема отмщения коммунистам. «Евгения» передает слова О. Косач от 1933 г.: «Они должны знать, как издеваются сейчас над украинским народом. Они должны знать, что борьба только начинается, и кто выйдет победителем – неизвестно». В сообщении от 31 июля 1938 г. приводятся соображения самой агентессы: «Все аресты и ссылки украинских националистов далеко не очистили общество от людей, способных на активные действия, они затаились и просачиваются на всех фронтах советского строительства, занимая определенное положение в научных кругах, на культурном фронте, в кооперации, среди работников сельского хозяйства».

Арестованная в июле 1937 г. Вера Матушевская, чьи сыновья были высланы из УССР по обвинению в участии в инспирированном ГПУ деле «Союза освобождения Украины», высказалась таким образом: «Мы должны сейчас сохранить их жизнеспособность. Украинцы терпеливы, но упрямы. Свое последнее слово они еще скажут». Будучи до революции земским врачом в Боярке под Киевом, участницей украинского социалистического движения, Вера Александровна в 1930-х гг. ездила по селам, среди своих единомышленников рассказывала о ходе коллективизации, «спрятанном оружии». Оказывалась вся возможная помощь вернувшимся из ссылок украинским интеллигентам, употреблялись «все усилия, все связи, чтобы эти люди остались в Киеве, или на Украине». Мать через «врага народа» П. Любченко помогла сыновьям получить паспорта, Кричевский – поступить в Архитектурный институт.

«Евгения» констатировала: «Это группа людей с явно выраженными фашистскими настроениями. Антиправительственные разговоры, анекдоты – это правило в их обществе. Жажда крови, месть, еврейские погромы, террористические акты – вот темы постоянных разговоров… Дурачье, говорит Василий Матушевский, убили Кирова, только руки запачкали и выдали себя, надо было начинать со Сталина». Отбывший три года ссылки Григорий Козак высказывался в духе: «бить, резать, уничтожать», это постоянные выражения его лексикона как «погромщика и антисемита». Ольга Косач высказывалась в пользу того, что «спасение для Украины – это оторваться от России. Никто не сможет так жестоко и немилосердно уничтожать украинский народ, как это делают большевики. Они уничтожают украинскую культуру»; Леся Украинка, по ее словам, тоже «была ярой националисткой». Некто Крупский критиковал Богдана Хмельницкого, «продавшего Украину Москве».

Грядущие изменения политической ситуации оппозиционеры связывали с войной в Европе: «Все они ожидают войну, приход немцев и отрыв Украины от России. Приближение военной опасности активизирует эту группу. Они уже сейчас думают, где и в каком виде им удобнее будет пристроиться во время войны, чтобы быть полезным “своїм”». Вера Матушевская в 1936 г. ездила в Крым, пешком ходила по татарским селам, интересовалась настроениями и отношением к советской власти. На ее квартире заседает «клуб»: «открытая агитация и вербовка людей, задача – работа среди молодежи, работа в школе, работа на селе среди крестьян», сбор матералов об «угнетении украинского народа большевиками». «Вы знаете, – говорила В. Матушевская, – как за границей хватаются за такие материалы». Борис Матушевский выражал симпатии к фашизму: «Фашизм – это борьба за национальное возрождение, борьба за чистоту науки, борьба против коммунистов, …он очистил Германию от паразитических настроений. Этого мы можем только желать, а народу так надоели “жидовские прихлебатели”».

Накопление подобной «сигнальной» информации о радикальных высказываниях, поступавшей от агентуры (нередко привлеченной к сотрудничеству во время пребывания под следствием, на основе зависимости и страха), в условиях нарастания военной опасности и начала Второй мировой войны для «активных антисоветчиков» и «украинских националистов» имело фатальные последствия. В первые дни войны (22–25 июня 1941 г.) лишь в Киеве арестовали до 800 проходивших по оперативным учетам «подозрительных и неблагонадежных» граждан.

В индустриальном Харькове 20–31 июля 1941 г. «в порядке реализации оперучетов по линии контрреволюционных элементов изъято» 53 человека, из которых 18 – по подозрению в шпионаже в пользу Германии, остальные же – как «украинские контрреволюционеры и церковно-монархические элементы». К 1 августа в Харькове и области арестовали 314 человек, из них 185 – по линии секретно-политического отдела УНКГБ, занимавшегося и религиозной сферой. Было, в частности, реализовано путем арестов агентурно-следственное дело «Националисты» на якобы существовавшую в областном центре «украинскую подпольную контрреволюционную организацию, ставившую целью восстание в момент “фашистской интервенции”»[182].