– О, – сказала Фарух-Лейн, шарахнувшись.

Он перекатил голову с боку на бок, и ей показалось, что он сейчас заговорит, но Парцифаль просто моргнул. Впервые она вспомнила, сколько ему лет. Не в смысле «поверить не могу, что мне приходится жить в одном номере с подростком», а в смысле «вот человек, который умрет, не дожив до двадцати».

Одно дело – слушать клинически бесстрастные рассуждения Лока о том, как непросто подыскивать замену выгорающим Провидцам. И совсем другое – смотреть на выгорающего Провидца самой.

Фарух-Лейн прикрыла дверь ванной, набросила куртку поверх шелковой пижамы, взяла магнитную карточку и вышла в коридор. Она отыскала горничную и вручила ей двадцатидолларовую купюру (из фонда, выданного Падме на покупки) за несколько лишних полотенец и средства для уборки.

Вернувшись в номер, она закатала рукава и штанины пижамы, натянула сапоги, бросила лимон в стакан с водой, прошла по рвоте и поставила питье рядом с вялой рукой Парцифаля. Затем надела наушники, включила музыку и, под лай хип-хопа, молча вымыла пол и стенку ванны. Наведя чистоту, Фарух-Лейн положила очки Парцифаля в пределах его досягаемости, собрала грязные вещи и отнесла горничной.

– У моего друга желудочный грипп, – сказала она и вручила ей еще двадцать долларов, поскольку сочла это уместным.

Когда Фарух-Лейн вернулась, пустой стакан с лимоном внутри стоял на кухонном столе, а Парцифаль прямо и чинно сидел на кушетке, в очках, аккуратно одетый, как будто ничего не случилось. Губы у юноши были недовольно поджаты, как всегда. Фарух-Лейн начала понимать, что его всегдашнее выражение – это, возможно, боль. Она начала понимать, что он, вероятно, хотел контролировать всё, что мог, из-за тех вещей, которые контролю не поддавались.

Она начала понимать, почему другие Модераторы были рады спихнуть с себя эту задачу.

Он не поблагодарил ее за то, что она вытерла его блевотину, а Фарух-Лейн не стала спрашивать, как он себя чувствует.

– У меня было видение, – сказал Парцифаль.

Ронан не поехал домой сразу.

У него медленно текла черная жидкость из правой ноздри, и ему следовало поскорей пуститься в обратный двухчасовой путь в Амбары, чтобы позаботиться о себе, но вместо этого он задержался в городе. Ронану не хотелось уезжать далеко от Волшебного базара – и тянуло поохотиться за зайцами Брайда.

Он думал, у него есть время. Он справится.

Ронан чувствовал себя героем старой сказки. Когда Ниалл бывал дома, он рассказывал невероятные приключенческие истории о детях, которые превращались в лебедей, о старухах, варивших мудрость в котлах, о королях, которых побеждали могучие рыцари, о неверных решениях и прекрасных дочерях. Когда Ниалла не стало, Аврора стала рассказывать те же истории, но с точки зрения лебедей, старух, королев и дочерей. Рассказы Авроры в целом были добрее. Нежнее. Но она не умалчивала о запретах героев. Об их гейсах[1]. Они были у всех. Ими обзаводились в пути, получали в подарок или в наследство. И все гейсы были особенными. Одни герои не могли не принять пищу из рук женщины, других нельзя было ударить три раза подряд, не сказав ни слова в промежутке, третьим запрещалось убивать кабанов, четвертым – пройти мимо сироты и не помочь ему. Наказание за нарушение гейса было таким прекрасным: смерть.

В версии Авроры смерть бывала трогательной и смягченной. В версии Ниалла – сложным и протяженным финалом.

Во время долгих автомобильных поездок Ронан и Мэтью иногда придумывали новые гейсы, чтобы убить время. Герой, который должен погладить каждую собаку, попавшуюся ему по пути. Хлопнуть в ладоши всякий раз, когда видит церковь. Говорить только то, что думает. Каждый день носить серый костюм.

«У твоего отца был гейс врать, – часто говорила Аврора. – Он должен был выдумывать – или умереть».

«Фигня, а не гейс», – однажды ответил Диклан – и его немедленно послали чистить коровьи стойла.

Ронан подумал: вот в чем его гейс. Приносить сны в реальность – или развоплотиться.

Он ехал обратно в отель «Картер». Ронан сам не знал, что рассчитывал найти там. Вдохновение. Улику. Сотрудника, который что-то помнил. В глубине памяти крутился совет, который дал Дядя. Если что-то потерял – говорил тот – вернись туда, где в последний раз видел эту вещь. У него был огромный запас легкодоступных образчиков хаотичной премудрости, изречений, отдающих яблочным сидром, вышитых крестиком старомодных пословиц на все случаи жизни. Если хочешь завтрак в постель, спи на кухне. Зачем сливаться с толпой, если ты рожден, чтобы выделяться? Чтобы быть первым, надо быть странным. Иди, пока хватает глаз, – когда дойдешь, будет видно немного дальше. Преврати свою жизнь в шедевр; у тебя только один холст. Ронан задумался, что сталось с Дядей и с Тетей. В детстве ему не приходило в голову спросить, как их зовут по-настоящему. В детстве ему не приходило в голову, что у них есть другие имена.

Когда он был уже неподалеку от отеля, Диклан прислал сообщение. «Напиши, когда всё уладишь».

Ронан знал, что подлинный смысл этого послания таков: «Напиши, когда будешь в безопасности, то есть в Амбарах, и перестанешь гоняться за тем, за чем я велел тебе не гоняться».

Он не ответил. Он сидел в пробке. Он вытер нос. Он подъехал чуть ближе к отелю. Солнце пылало ярко и едко, озаряя все вокруг.

Диклан позвонил.

– Что? – спросил Ронан. – Здесь ручная коробка передач, блин.

– Ты ведь едешь домой? – поинтересовался Диклан.

На заднем плане слышалось ужасное пение молодых голосов.

– Не донимай меня только потому, что у тебя трудные времена.

– А у тебя?

Ронан не стал лгать; но слушать нотацию он тоже не желал. Он что-то уклончиво буркнул.

– Не делай глупостей, – сказал Диклан и отключился.

Таков был гейс Диклана: не вытаскивать штырь из задницы.

– Вы прибыли на место назначения, – сообщил навигатор.

Нет, не прибыл. Ему пришлось остановиться и опустить окно, потому что Ронан не поверил собственным глазам.

Отель «Картер» исчез.

Поперек въезда на парковку вяло лежала заградительная лента, как приунывший праздничный серпантин. Парковка была пуста, не считая одинокого маленького белого седана и летающих клубов пепла. Здание отеля превратилось в плоские черные руины.

Местами они еще дымились.

Ронан вытер нос. Посмотрел. Снова вытер нос. Опять посмотрел.

Отель просто ИСЧЕЗ.

Он чуял его остатки – сложную ядовитую вонь сплавившихся предметов в сочетании с аппетитным и жестоким запахом горелого дерева и бумаги.

Ронан задумался: возможно, такова цена за то, чтобы принять у себя Волшебный базар. Возможно, каждое место его проведения сгорало дотла на следующий день. Может быть, Диклан и об этом знал, а Ронан не догадался спросить. Приют на одну ночь.