Ей на ум пришли слова предсказательницы будущего.

«Если хочешь кого-то убить и сохранить это в тайне, не делай этого там, где тебя могут увидеть деревья».

Фарух-Лейн вздрогнула. Она делала это ради благой цели. Она спасала мир.

– Этот Зет, – сказала она Парцифалю, включая мотор. – В твоем видении он был вооружен? Опасен?

«Я ожидал от тебя большей сложности, Кармен».

Ей по-прежнему снился Натан, которого застрелили, и Натан снова живой, и Фарух-Лейн не могла понять, что хуже.

– Нет, – ответил Парцифаль. – Я хорошо помню. Он довольно слабый.

Она сказала:

– Ну тогда поехали его искать.

Чернота.

«Когда ты далеко, грезить труднее».

Все было черным.

Не черным.

Это было нечто противоположное свету.

Оно заполняло горло Ронана. Он задыхался…

«Ты думаешь, что тебе трудно слышать сны, когда ты далеко от своих гор. От нашей силовой линии. От леса. От Линденмера. Это неверно. Ты не ошибаешься, но это лишь наполовину правда. Снам трудно услышать ТЕБЯ».

Даже во сне – он умирал из-за этого.

«Тебя когда-нибудь просили опознать песню, играющую в переполненном ресторане? Всюду шум. Какой-то поганый папаша за соседним столом ругает ребенка. Официанты поздравляют с днем рожденья человека, который старался об этом не вспоминать. Песня слышится из динамиков, которые купили по дешевке, случайно. Когда люди вокруг на секунду затыкают хлебало, можно разобрать обрывок мелодии. Если мотив совпадает с припевом, тебе повезло. Выкрикни название и прими умный вид».

Его глаза, влажные от…

«Иначе это просто песня, которую ты когда-то слышал, но не помнишь. Вот что ты такое для силовой линии, для своего леса, когда ты далеко».

Ронан попытался дотянуться до Линденмера. Он даже не знал, в какую сторону тянуться в темноте. Он знал только, что должен за что-то ухватиться, если хочет положить конец ночной грязи. Но была только темнота. Отсутствие снов.

«Оно пытается тебя найти, но ты не упрощаешь задачу. Оно пытается понять, чего ты хочешь. Автозаполнение. И мы все знаем, как это бывает. Именно тогда всё начинает идти наперекосяк».

«Пожалуйста», – подумал Ронан, но он даже не знал, о чем просит.

«Не надо было ждать так долго. Я сделаю, что смогу, но ты – песня в переполненном ресторане, которую трудно расслышать в мерзком шуме».

Ронан протянул руку, и темнота потянулась к нему.

«Держись, парень».

Ронан проснулся. Медленно. С трудом. Ресницы склеились.

Он был неподвижен и наблюдал за собой сверху. Раскаленная до блеска полоса золотого солнца жгла ему глаза, но он не мог отвернуться. Из одной ноздри тянулась тонкая черная полоска; в остальном кожа была чистая.

Его тело лежало на заднем сиденье «БМВ». Под голову, вместо подушки, был подсунут школьный свитер Мэтью. Руки были скрещены на груди – не то положение, которое Ронан бы для них выбрал. Свет падал как-то странно – ни день, ни ночь. Было темно, не считая этой яркой солнечной полоски. Ронан растерялся. Он не мог понять, как оказался на заднем сиденье. Не мог понять, чтó принес из сна.

Его руки сжимали что-то, но очертания предмета пока оставались неясными. Ронан не чувствовал никакого движения, но ни за что не стал бы ручаться. Это мог быть краб-убийца, оживающий при солнечном свете. Мог быть бесплотный крик. Могло быть вообще что угодно. Воспоминания о сне не дали Ронану никаких подсказок. Он помнил лишь пустыню, полную корчащейся черноты, и голос Брайда, спокойно пробивавшийся сквозь мрак.

Ронан снова обрел способность двигаться.

Он осторожно разомкнул ладони. У него в руках лежала рукоять меча, абсолютно черная, как на картине Сулажа на Волшебном базаре – той, от которой Диклану Линчу хотелось, блин, плакать. Матово-черное лезвие было сломано чуть ниже гарды. На рукояти стояли три крохотных слова, тоже черные – их было видно только на свету: «Превращены в кошмар».

Он совершенно не помнил, чтобы ему снилась эта штука.

Вполне возможно, что Брайд его спас.

Это было странное ощущение, слишком большое, чтобы назвать его приятным или неприятным. Достаточно странное, чтобы понять, что мир гораздо больше и загадочнее, чем Ронан полагал. И этого хватало с избытком, чтобы убедиться, что мир на его стороне.

Он сел, пытаясь прийти в себя.

Странный, не дневной и не ночной свет в машине был связан с тем, что она стояла под каким-то навесом или в старом сарае – грубом и примитивном, сооруженном лишь по мере необходимости. Свет, который обжигал Ронану глаза, лился из щели, там, где недоставало доски.

На полу сзади валялись скомканные салфетки; все они пропитались черным. Но у него не было салфеток в машине, не так ли? Он вытирал лицо старыми чеками. Водительское кресло было отодвинуто далеко вперед, так что обнажилась куча мусора, обычно скрытая сиденьем; на коврике виднелись два черных отпечатка ноги, слишком маленьких для Ронана. Кто-то положил ключи от машины на приборную панель – так, чтобы Ронан их увидел.

Это было странно – заснуть и проснуться где-то в другом месте, вместо того чтобы заснуть и отправить разум в полет. Но сегодня Ронан ничего не стал бы исключать.

Спотыкаясь, он выбрался из машины. Сухую землю покрывали следы копыт – он находился в загоне для скота. Выйдя из сарая, Ронан заслонил глаза от вечернего солнца и осмотрелся. В отдалении лошади щипали траву, совершенно не интересуясь человеком, который рассматривал пологое длинное поле. Где-то неподалеку слышался шум шоссе. Плоская тропинка вела от сарая к воротам, за которыми виднелась старая двухполосная дорога.

Не было никаких признаков маленького белого седана, ну или любых других машин.

Достав телефон, Ронан открыл карту. Он находился в сорока минутах езды от города. На северо-восток, совершенно не по пути к Амбарам.

Суть ситуации медленно доходила до него. Кто-то – возможно, женщина, поскольку сиденье было выдвинуто далеко вперед – увез его подальше из города, чтобы он мог погрезить. Чтобы два конфликтующих гейса не причинили ему вреда на сей раз. Она спрятала машину. Вытерла Ронану лицо. Положила ключи туда, где он мог их найти. И уехала вместе с двойником Ронана, оставив больше вопросов, чем ответов.

Они спасли его тело, а Брайд – разум, однако Ронан ничуть не приблизился к пониманию того, кто все они такие.

Он пнул землю.

Шаг вперед, два назад.

«Держись, парень».

– Хеннесси.