Чтобы играть роль серого кардинала при торжествующей в XX в. гласности, необходимо было обладать весьма своеобразным набором качеств: опытом, проницательностью, мудростью, тактом, чувством юмора и умением держаться в тени. Возможно, существовало некоторое противоречие между той отстраненностью, с которой Эшер анализировал поведение современных ему политиков, и его романтической привязанностью к королю Эдуарду. Вот что он пишет об одной аудиенции в Букингемском дворце: «На прощание король сказал мне: „Хоть Вы и не вполне должностное лицо, я всегда считал, что Вы самый ценный из моих государственных служащих“, — и тогда я поцеловал ему руку, как это иногда делал».

После смерти короля Эдуарда его вкрадчивые манеры, казалось, больше воздействовали на королеву Марию, чем на ее супруга. «Если бы Вы не были королевой, — говорил ей Эшер, — то при Вашем появлении все сразу начинали бы спрашивать, кто Вы такая». Довольная королева Мария отвечала, что ее матери всегда говорили то же самое. Вряд ли король Георг V когда-либо позволял Эшеру целовать ему руку, однако в отмеченные политическими неурядицами первые годы его царствования он мог смело полагаться на Эшера, знающего все конституционные прецеденты, и таким образом освежая поблекшие воспоминания об уроках Бейджхота. В целом Эшеру удалось сохранить при дворе обманчиво скромное положение: его влияние, хотя и не такое сильное, как при короле Эдуарде, распространялось отнюдь не только на трубы и подвалы Виндзорского замка.

Австрийский посол Альберт Менсдорф представлял собой другой реликт эдвардианской эпохи, успешно переживший смену монарха: в противоположность Эшеру он установил с Георгом V даже более близкие отношения, чем с Эдуардом VII. До того как его в 1904 г. назначили послом, его дипломатическая карьера в Лондоне в основном состоялась; теперь, в возрасте сорок двух лет, он стал самым молодым из австрийских послов. Не пренебрегая работой, он все же предпочитал ей разного рода развлечения. Менсдорф почти не скрывал своего отрицательного отношения к происшедшей в 1905 г. смене правительства, когда при сэре Эдварде Грее пышные приемы в Лэнсдаун-Хаус уступили место скромным трапезам, во время которых прислуживали обычные горничные. Король Эдуард жаловался, что посол проводит слишком много времени на частных приемах и скачках, хотя «не отличит лошадь от коровы». А Роберт Ванситтарт, будущий постоянный заместитель министра иностранных дел, называл его «слабохарактерной бабой, бесхребетным англофилом».

Еще меньше уважали его в Вене. Министр иностранных дел барон фон Эренталь считал, что посол настолько влюблен в Англию, что не способен защищать австрийские интересы. Снова и снова появлялись слухи, что его вот-вот снимут с этого поста. Каким же образом он сумел продержаться в Лондоне с 1904 г. до самого начала войны? Очевидно, привилегированное положение посла при Сент-Джеймсском дворе перевешивало все его профессиональные недостатки. Граф Менсдорф-Пуи-Дитрихштайн — таково его полное имя — был дважды кузеном британского королевского дома — его бабушка приходилась сестрой как герцогине Кентской, матери королевы Виктории, так и Эрнесту I, герцогу Саксен-Кобург-Готскому, отцу принца-консорта.

Коллеги в Вене, которые иронически называли его принцем Альбертом, тем не менее втайне завидовали его близости к британским монархам. Еще королева Виктория приглашала юного секретаря посольства в Виндзор, дабы он исполнил роль Карла I в сложной живой картине. Он также был гостем в Сандрингеме на злосчастном праздновании дня рождения герцога Кларенса в 1892 г.; Менсдорф тогда тоже подхватил инфлюэнцу, но остался жив. В более поздние годы король Эдуард действительно периодически срывал свой гнев на Менсдорфе — в тех случаях, когда австрийские газеты делали какие-то выпады против Британии, после такой выволочки, писал одни из присутствующих, Менсдорф был похож «на побитую собаку». Тем не менее именно король спас его карьеру, предупредив Вену, что преждевременный отзыв Менсдорфа нанесет ущерб англо-австрийским отношениям. От воцарения короля Георга Менсдорф только выиграл. Новый монарх адресовал свои письма «моему дорогому Альберту» и заканчивал их словами «Ваш любящий друг и кузен». Он даже позволял ему носить так называемую виндзорскую форму, придуманную еще королем Георгом III, — синий фрак с золотыми пуговицами и красными воротничком и манжетами, эту привилегию обычно получали лишь члены королевской семьи да пользующиеся особой благосклонностью премьер-министры. Король, заверявший Менсдорфа, что в сердцах англичан австрийцы занимают особое место, свободно разговаривал с ним о личных делах: о здоровье и деньгах, о неладах в семье и клеветнических слухах. А Менсдорф, пользуясь благосклонностью именитого родственника, исправно докладывал в Вену о его откровениях.

В первое лето нового царствования как Эшер, так и Менсдорф исправно вели свои дневники. Будучи гостем Балморала, летней резиденции короля в Шотландии, Эшер отмечал, как сильно все изменилось:

Менсдорф рисует аналогичную картину семейного спокойствия:

К концу его визита к обществу присоединился господин Асквит, и тогда, идя навстречу пожеланиям премьер-министра, в замке стали устраивать игру в бридж.

Сам по себе Балморал, однако, не был приятным для гостей домом. В свое время купленный и перестроенный принцем Альбертом в рыцарском стиле — с цитаделью и башней, — он с большого расстояния выглядел довольно красиво: замок из сверкающего белого гранита, возвышающийся на берегах реки Ди и окруженный Кэрнгормскими горами. Внутри же в замке было темно, и его продувало насквозь, отчего мучились все, кроме самой старой королевы. Должно быть, здесь все же имелось какое-то отопление, поскольку принцесса Алиса, последняя из оставшихся в живых внучек королевы Виктории, помнит своеобразный аромат Балморала: запах горящих дров, оленьих голов, ковров и кожи. Тем не менее одна из придворных дам как-то призналась мужу, что все время мерзнет, а тепло ей только в постели. Несмотря на прохладу в доме, дамы по этикету обязаны были выходить к столу в декольтированных платьях; мужчинам повезло больше — им разрешалось надевать здесь брюки вместо панталон до колена и шелковых чулок, предписанных для Букингемского дворца и Виндзора. Лорд Солсбери, однако, сохранил о своем предыдущем визите в Балморал весьма неприятные воспоминания, потому, когда королева в 1896 г. снова пригласила его туда, его личный секретарь умолял Бигге проследить за тем, чтобы тот не замерз. «Холодная комната, — писал он, — представляет для него серьезную опасность». Королева Мария также страдала от капризов балморалского лета. «Погода снова стала просто ужасной, — записала она в один сентябрьский день в начале их царствования, — и поэтому я сильно мучаюсь от неврита, из-за чего становлюсь раздражительной». Ей никогда не нравилось, как она выражалась, «сидеть на горе».