он сам. Так что можно просто попросить, чтобы она послала свою камеристку выполнить какое-нибудь важное поручение, желательно в темное время суток. В таком случае Дзаго без малейших трудностей выследит ее, и хитрый план не встретит никаких препятствий.

Глава 31

Поцелуи в полумраке

Когда Джакомо поцеловал ее в губы, Франческе показалось, что она вот-вот лишится чувств. Опасность, волнение, секретность, полумрак, тишина летней ночи, — каждая деталь воплотившихся грез, полных удивительных тайн, усиливала желание и сводила с ума.

Обнаженная в его объятиях, она чувствовала себя защищенной и любимой, как никогда раньше. Ее охватывало новое, всепоглощающее счастье: в Джакомо соединилось все, о чем ей только доводилось мечтать. Франческа трепетала от наслаждения, глядя в его аквамариновые глаза — сверкающие, полные жизни; хотелось утонуть в их непостижимой глубине. Сейчас он слегка прищурился, склоняясь над ней, и взгляд напоминал лезвие сверкающего льда.

Именно глаза Джакомо она заметила с самого начала, с того мгновения, когда впервые увидела его в саду палаццо Контарини-Даль-Дзаффо. Франческа сразу же почувствовала их невероятную притягательность — силу, которой невозможно противостоять, и теперь, когда она могла любоваться ими, все остальное не имело никакого значения.

Руки Джакомо ласкали ее бедра, губы приникали к набухшим соскам. Когда он овладел ею, Франческа вскрикнула, и этот крик шел из самой глубины ее существа, казалось, Джакомо обнажил ее душу. Она жадно отвечала на его поцелуи, тело напряглось, словно натянутая тетива лука. Движения Казановы постепенно становились все решительнее, а губы не переставали искать ее — снова и снова. Франческа с наслаждением покорялась Джакомо, и он замедлился, плавно растягивая блаженство каждого движения, так что один миг вмещал в себе целую вечность.

Она была Иерихоном, Карфагеном, Римом — пылающим городом, сдавшимся на милость непобедимого завоевателя.

* * *

Франческа овладела всем его существом, как неукротимый огонь, и Джакомо растворялся в ней без остатка, как никогда раньше. Забыв обо всем на свете, он чувствовал лишь безграничное блаженство. Исчезли все переживания, страхи и тяжелые мысли — Джакомо тонул и взлетал к небесам на огненных волнах всепоглощающего чувства.

Он слышал, как она шепчет «да» с ненасытным восторгом страсти, как стонет от удовольствия, сжимая его стройными бедрами, словно высеченными из мрамора. Раз за разом повторяя одно и то же короткое слово, Франческа будто привязывала его к себе бархатистыми узами, и Джакомо с радостью отдавался в самое сладкое на свете рабство, ведь она воплощала в себе всю любовь и нежность, все самое прекрасное, что он когда-либо видел на этом свете.

Каждое подтверждение ее желания увеличивало наслаждение Джакомо. Сжав Франческу в объятиях, он перевернулся на спину, и она прижалась к нему сверху, шепча на ухо бессвязные слова счастья и блаженства. Вдруг она напряглась, изогнулась, словно тростник на ветру, и с неудержимым вскриком отдалась пику наслаждения, который почти в то же мгновение настиг и самого Джакомо.

Они остались лежать рядом: их пальцы переплелись, глаза были закрыты, тепло двух тел смешалось с влажной жарой июльской ночи, а капли пота, словно жемчужины, скользили по белоснежной коже и исчезали в складках льняных простыней.

***

Было что-то пугающее в темноте этой летней ночи. Возможно, не стоило выходить в столь глухой час, но госпожа дала ей срочное поручение.

В первый момент Гретхен не поверила своему счастью: она и так старалась проводить в жилище графини как можно меньше времени, так что новый предлог ненадолго исчезнуть из поля зрения госпожи пришелся как нельзя кстати. В палаццо камеристку не отпускал страх, несмотря на то что Маргарет больше не грозилась ее убить, да и, как казалось Гретхен, она вряд ли бы на это решилась хотя бы из циничных соображений о собственном комфорте. Однако теперь служанка пожалела о своем решении. Оказавшись в узком переулке, который еле-еле освещался одиноким фонарем, Гретхен услышала за спиной какой-то шаркающий звук. Казалось, будто огромный сказочный змей выполз из вод лагуны, желая утолить многолетний голод.

Дважды австрийка резко оборачивалась, силясь разглядеть силуэт, тень, очертания идущего за ней человека, но несмотря на все усилия, видела только темноту. Повернув за угол, Гретхен поначалу слышала только легкий плеск и чувствовала резкий запах застоявшейся воды, но потом за спиной вновь раздались шаркающие шаги. Камеристка обернулась еще раз, но и теперь не смогла ничего разглядеть. Она ускорила шаг, свернула налево, пересекла небольшую площадь и повернула направо.

Тревожные мысли беспорядочно метались у нее в голове, словно перепуганные птицы в клетке, страх все сильнее сковывал сердце. Гретхен невольно вспомнила лицо Джакомо в день их первого страстного свидания, а потом — свои мольбы не покидать ее и его твердый отказ, разбивший ей сердце. Беспокойство тем временем все нарастало. Гретхен услышала подозрительный скрип и побежала еще быстрее. Она поняла, что совершила огромную ошибку, согласившись выполнить поручение в такое позднее время. Она что, совсем лишилась разума? Если на нее нападут, кого здесь звать на помощь?

Как назло, переулок становился все уже, а страхи Гретхен обволакивали ее со всех сторон, подобно щупальцам гигантского осьминога. В изнеможении девушка прислонилась к стене. Она заблудилась и теперь понятия не имела, где находится. На лбу выступили холодные капли пота. В глазах потемнело, когда Гретхен неожиданно услышала, причем совсем радом, отвратительный скрипучий голос. Казалось, что с ней заговорило какое-то чудовище — порождение темной июльской ночи.

— Моя дорогая Гретхен, вынужден сообщить, что теперь вы в моей власти.

Австрийка почувствовала отвратительный запах протухшего мяса, чья-то сильная ладонь зажала ей рот, а другая рука поднесла холодное лезвие кинжала к ее горлу.

В этот момент мир померк, и Гретхен лишилась чувств.

Глава 32

Склад

Какая же она красавица! Даже в нем, обычно умевшем в совершенстве контролировать собственные инстинкты, она вызывала неодолимое желание. Но, конечно, думать о подобных глупостях не время, а потому Дзаго решительно напомнил себе, кто передним: угроза спокойствию Венеции, австрийская шпионка, точнее еще хуже — прислужница тех, кто строит козни против Светлейшей республики, запершись в своих неприступных дворцах.

Он заставил себя не обращать внимания на огромные серые глаза и растрепанные волосы, которые обрамляли ее лицо, делая его еще соблазнительнее. Дзаго потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, словно стаю надоедливых мух.

— Я знаю ваше имя, — сухо произнес он.

Эти невинные слова прозвучали как приговор, но Дзаго думал лишь о том, как важно не дать этой беседе затянуться, ведь ее голос наверняка окажется очередным орудием обольщения. Он