— Белая пена из пасти, шатаются как пьяные, все дела, но они первыми на нас кинулись. У второй башка застряла между спицами велосипеда Джоша. У нас не было выбора.

— Вы оба и вправду герои. Извини за мое занудство. Кроме кошек другие зомби не попадались?

— Енот, скунс и два койота.

— Их вы тоже убили?

— Не-е, они были уже полумертвые, едва шевелились, мы просто проехали мимо.

— А человечьи зомби?

После паузы Луис отвечает медленно, рывками, как мотор, не решающийся набрать полные обороты:

— Да, в Броктоне. Он приходился дядей нашему бывшему приятелю, я… э-э… это было ужасно, я не хочу рассказывать. Старый чувак в седане — второй. Зомби за рулем! До сих пор не могу поверить. — Парень смеется, Рамоле его смех кажется вымученным, ненатуральным.

Ответы на вопросы Натали звучали естественно и откровенно, пока речь не зашла о дяде их бывшего друга. В уме Рамолы мелькает фраза, оброненная Луисом: «Мы одного уже убили». Она рассматривает нервно улыбающегося парня, он не намного старше ее пациентов. Дети, подростки (и, разумеется, взрослые) способны лгать, особенно когда подвергаются колоссальному стрессу. На работе она поднаторела в разгадывании неявных или скрываемых сторон жизни юных пациентов и их родителей. Либо Луис лгал раньше, либо лжет сейчас — одно из двух. Взвесив сказанное Луисом и Джошем и нежелание Луиса рассказывать о дяде бывшего приятеля, Рамола не может стряхнуть устойчивое подозрение, что парни рассуждали так, словно действительно кого-то убили, причем еще до вспышки эпидемии. Рамола взвешивает в уме, не придумать ли какой-нибудь предлог, чтобы отправить Луиса вслед за Джошем и остаться вдвоем с подругой.

— А вот мы видели целую кучу человечьих зомби, — заявляет Натали. — Один даже стрелял по нам.

— Ни фига себе. Серьезно? — Луис смеется и, отпустив руль, хлопает в ладоши. — Наше время совсем шизанулось. — Мальчишка останавливает велосипед у левого бока Натали.

Подошвы сползают с педалей на асфальт. Лениво отталкиваясь от земли ногами, он медленно толкает велосипед вперед.

Колоритно и со вкусом опытного рассказчика Натали рисует картину панического бегства из больницы. Она ничего не приукрашивает и не преувеличивает, однако не упоминает, что в больнице им вкололи вакцину. Рамола улыбается, ощутив мимолетный, но на удивление чувствительный укол ревности из-за того, что красочный рассказ адресован не ей.

Луис восхищен и совершенно очарован, хохочет, отпускает удивленные восклицания. Рамола отмечает про себя, что парень не спрашивает, зачем они ездили в больницу. Очевидно, все списывает на беременность.

Рамола проверяет, не пришел ли ответ на эсэмэску, посматривая одним глазом на дорогу, которая кажется только длиннее, словно они никуда не уходили.

— Натали, если захочешь отдохнуть — дай знать.

— Я в порядке.

По ее голосу этого не скажешь. Из хрипловатого он сделался скрипучим, как у скитальца в пустыне. Натали ступает медленно, тяжело, припадает на левую ногу.

— Значит, когда этот чувак взял пистолет, он еще не превратился в зомби? Или уже превратился? — интересуется Луис. — Это как с тем стариком и машиной. Он сел за руль, уже став зомби? Или его переклинило, когда он куда-то ехал? Ни фига не ясно.

— Тебе не ясно, потому что они не зомби, — отвечает Рамола. — Вам обоим следует перестать навешивать ярлыки на больных людей. Они заразились вирусом, который нарушает сообщение между клетками мозга, отключает механизмы сдерживания, вызывает крайнюю агрессивность, замешательство и жуткие галлюцинации.

— Я где-то читала, — говорит Натали, — что у больных бешенством в самом конце наступает момент просветления, практически ремиссия. Они снова становятся собой, но лишь на короткое время. Может, со стариком случилось то же самое. Почти умер, потом пришел в себя и попытался поехать куда-нибудь за помощью, но его снова скрутило, и он окончательно заплутал в галлюцинациях. Гребаный ужас.

— Сейчас вернусь, — бросает Луис и уносится прочь.

Метров через пятнадцать он тормозит и соскакивает с велосипеда одним движением натренированного тела. В этот же момент из кустов вылетает черная лохматая тень. Луис делает шаг назад и вынимает биту из рюкзака за спиной, как рыцарь, достающий из ножен меч.

Крупный енот с типичным окрасом, напоминающим тюремную робу, с шипением и лаем судорожно бросается на железную раму велосипеда. Луис приканчивает животное четырьмя быстрыми, прицельными ударами.

Рамола застывает на месте. Ее подруга как ни в чем не бывало продолжает идти.

— Натали, может, лучше немного подождать?

— Маховик запущен. Нельзя останавливаться. Потом будет трудно опять раскачаться.

Луис, глядя на неподвижного енота, запоздало прикрывает рот шейным платком. Он толкает тушку битой и немедленно отскакивает в сторону. Енот не реагирует. Тогда парень подсовывает биту под туловище животного и двигает его к обочине. Что-то бормоча под нос (Рамоле послышалось, что он извиняется), Луис с третьей попытки отталкивает мертвого енота на заросший кустами край дороги. Труп превращается в темное пятно, почти исчезнув в палой листве и высокой траве. Луис высвобождает рюкзак, достает баллончик с дезинфицирующим средством и опрыскивает велосипедную раму, биту, свои руки и верх обуви. После этого вытаскивает пластмассовую коробку с влажными салфетками и протирает биту и велосипед. Натали и Рамола подходят, когда он уже закончил дезинфекцию.

Сложив вещи обратно в рюкзак, Луис надевает его на спину, вкладывает биту в «ножны», опускает платок на грудь и говорит:

— Я… э-э… заметил, как что-то шевелится в траве. — Он делает жест, имитирующий крадущееся животное. Голос тихий, лишенный позерства. Мальчишка застенчиво, стыдливо прячет глаза. Интересно, насколько будет отличаться версия событий в пересказе для Джоша, думает Рамола.

Натали описывает широкий круг вокруг Луиса и лужицы черной крови.

— А что ты будешь делать, если на нас нападет бешеный слон? — хихикает Натали.

Луис не находит что ответить. Он садится на велосипед и едет рядом, осматривая кусты и окраину национального парка справа. Рамола идет за ними, отстав на один-два шага. Натали тяжело дышит открытым ртом. Все молчат.

Они все идут и идут. Ветер гонит листья поперек дороги. Качаются и гремят ветки деревьев. Эхом отдаются птичьи крики и совиное уханье горлиц. Им вторят далекие, леденящие кровь вопли и завывания койотов.

Дорога впереди усеяна мертвыми животными — два разорванных, но не съеденных кролика, еще один енот (судя по размерам, детеныш), лисица. Лиса лежит на боку, рыжей спиной к идущим, на встречной полосе, пушистый хвост зажат между ног, на теле нет заметных ран или травм. Лисья репутация хитрюги допускает подозрение, что она лишь притворяется спящей, а на самом деле приготовилась к броску.

Рамола не верит в бога и потусторонние силы, а потому считает себя вправе смеяться над предрассудками. Она верит в хрупкую способность человечества к проявлению доброты и заботы о других. В детстве Рамола была без ума от лисичек, поэтому при виде мертвого животного ей трудно отогнать дурные мысли и не считать увиденное предвестием ужасных событий. У нее возникает острое желание отнести красавицу-лису подальше в чащу, положить под деревом и прикрыть опавшей листвой и сосновой хвоей. Еще лучше было бы отвезти мертвого зверя в место, не затронутое болезнью. Рамола заходит с другой стороны лежащей лисы, чтобы как следует рассмотреть ее спереди. Лапы сведены к середине туловища, морда уткнулась в грудь, глаза плотно закрыты, словно не в силах больше видеть этот мир. Рамола поворачивается на месте, переводит взгляд на свою подругу и дорогу, петляющую среди леса, в котором затаились всяческие клыки и когти. Перед мысленным взором возникает картинка из детских лет в Саут-Шилдс: на кровати растянулась настоящая лиса с еще пышной, задорно-рыжей шерстью, а плохо набитая подделка (убогий, гадкий заморыш в сравнении с оригиналом) в уважительной настороженности лежит рядом. Ребенком Рамола частенько просила родителей почитать ей любимую сказку братьев Гримм «Свадьба госпожи Лисицы». Папа озвучивал персонажей смешными голосами, тщательно проговаривая каждое слово, никогда не торопился и выдерживал ритм, который постепенно убаюкивал Рамолу. Мама нередко рассказывала сказку по памяти — она прочитала ее столько раз, что выучила наизусть, — проверяла и дразнила придирчивую дочь, добавляя от себя загадочные или шутливые повороты сюжета. Подобно госпоже Лисице, Рамола поклялась, что, когда вырастет, будет отвергать всех ухажеров без «красных порточков» и «востренькой мордочки». В памяти всплывают строки сказки: «Сидит в своей каморке и плачет, плачет горько, безмерно тужит о дорогом ей муже».