Рамола приседает, хватает парня за левую руку, пытается поднять его на ноги и оттащить от наступающего старика. Мальчишка по-рачьи отползает назад. Совершенно ясно, что он не успеет уйти. Рамола отпускает руку подростка, хватает палку-посох за конец и сует ее между щиколоток старика. Потом резко нажимает, как рычаг.

Правая нога старика заплетается, он, пошатнувшись, заваливается на левый бок. Второй подросток подскакивает и взмахивает битой, которую держит двумя руками. Сохрани старик вертикальное положение, бита ударила бы его прямо по голове, но в процессе падения голова наклонилась, а левое плечо поднялось вверх, оно и приняло на себя удар. Он получился плотным и был нанесен на излете, заставив подростка потерять равновесие. Юнец падает на одно колено, тут же вскакивает на ноги.

Удар разворачивает старика в левую сторону и отбрасывает к машине «Скорой помощи». Врезавшись головой в бок фургона, он медленно сползает на землю.

Рамола выпрямляется, сжимая посох обеими руками.

Высокий пятится назад, пока не останавливается за спиной Рамолы. Он выкрикивает со смехом:

— Посох — это добро!

Короткий, хромая, описывает несколько кругов, потряхивая ступней. Он ругается и что-то бурчит себе под нос. По щекам текут слезы.

Высокий перестает смеяться, серьезнеет и тихо спрашивает друга:

— Эй, чувак. Все в порядке. Я в порядке.

— Иди ты на хер! Пошло оно все на хер! — Парень вытирает лицо рукавом.

Старик переворачивается на спину. Широкий лоб рассечен. Он беспорядочно хватается руками за лицо, размазывая кровь. Дыхание булькает и шипит, как проколотая шина. Сквозь эти звуки пробиваются жалобные охи и всхлипы. Старик пытается подняться, опираясь на ногу, вывернутую под неестественным углом в колене. С криком он снова растягивается на дороге.

— Эй! Э-э… можно я заберу свой посох? — спрашивает высокий.

Короткий подходит к старику с занесенной битой. Он все еще плачет, в то же время тяжело дышит и хрюкает, точно штангист, готовящийся взять большой вес.

Рамола, все еще не выпуская посох из рук, останавливает его:

— Стой! Не торопись, подожди. Как тебя зовут? Можешь продолжать называть меня Доктором Кто, но, если угодно, меня зовут Рамола. — Она пытается остановить юнца, заставив назвать свое имя, вспомнить о своей человеческой природе.

Парень топчется на месте. Он не опускает биту, но и зубы больше не скалит.

— Луис.

— Привет, Луис. А как зовут твоего друга?

— Джош, — отвечает тот.

Он поднимает свой шлем с земли и кладет его на сгиб локтя.

Луис делает шаг вперед.

— Мы должны это сделать. Мы должны…

Рамола преграждает ему дорогу:

— Посмотри на его ногу.

— У-у, отврат, — морщится Джош.

Он прикрывает рот рукой и выражает свое отвращение разнообразным мычанием.

Рамола продолжает увещевать короткими, четкими фразами, словно сообщает дурные новости родителям одного из своих пациентов.

— Он уже не встанет. Не погонится за нами. Его больше не надо избивать.

Луис переводит взгляд с Рамолы на Джоша и обратно.

— Но это же зомби. Его нужно убить.

— Нет. Он не зомби. Он — человек. Ты убьешь больного человека. Ты не убийца, Луис. Ты и твой друг Джош не убийцы.

Луис качает головой.

— Одного мы уже убили…

— Эй, чувак. Не надо… — говорит Джош, надевая шлем.

Он втягивает голову в плечи и нахлобучивает шлем на глаза, словно не в силах больше смотреть.

— Тот был старый, — оправдывается Луис. Парень не смотрит на Рамолу, но и на старика тоже не смотрит. — Это была не только наша вина. Мы не знали, что делали. — Унылый тон не вяжется с хвастливостью и грозностью признания в убийстве, независимо от того, правда это или ложь. Выходит, он действительно признается в убийстве еще одного инфицированного старика?

— Нет, Луис, это не то же самое. Теперь ты знаешь, что делаешь, потому что я тебе объяснила. После этого убивать или нет — исключительно твой личный выбор. Никаких сомнений и вопросов.

— Так будет лучше для него самого. Быстрее отмучается. Лечить-то все равно нечем, — возражает Джош.

Рамола понимает, что Джош просто рисуется. А может, ей так удобнее считать. Рамола вонзает в пацана испепеляющий взгляд, Джош жухнет, съеживается, неожиданно находит что-то интересное под ногами.

Азарт насилия улетучивается, у Рамолы такое ощущение, словно в барометре резко упало давление. Она говорит:

— Не тебе решать и бросает посох Джошу.

Тот ловит его и бормочет, словно пристыженный ребенок:

— И вам тоже. Он все еще прячет глаза.

Старик перестает шевелиться. Натужно, неровно дышит. Глаза закрыты.

Луис опускает биту, флаг спущен с мачты. Кивнув Рамоле, он подходит к другу. Джош похлопывает его по спине, бормочет запоздалое одобрение, мол, срубил зомби одним ударом.

Рамола проходит мимо ссутулившихся, что-то шепчущих подростков (их пацанский жаргон невозможно понять) к «Скорой» и открывает дверцу. Вопрос о том, сумела ли Натали дозвониться до 911 или доктора Аволеси, застывает у нее на губах. Натали нет на ее месте.

Рамола залезает в кабину и осматривает ее, словно Натали могла спрятаться на полу, свернувшись калачиком под консолью. Бросает отчаянный взгляд в салон, но там Натали тоже нет. Неуклюже вылезая из фургона на Бей-роуд, Рамола зовет Натали по имени. Доктор с силой захлопывает дверцу.

— Мола! Эй, Мола! — Натали стоит на дороге перед радиатором «Скорой». — Я здесь, — кричит она, словно говоря «где ж мне еще быть?» Руки свисают по бокам, как у самодельной, сшитой из лоскутов куклы. Расстегнутые половинки слишком маленькой по размеру желтой толстовки раздвинутым театральным занавесом представляют на обозрение пухлый живот. Хвостик на затылке почти полностью распустился, упрямая резинка все еще цепляется за его остатки.

Вне себя от страха, гнева и раздражения Рамола выпаливает три вопроса одной очередью:

— Почему ты… ты сама вылезла… что ты здесь делаешь?

Натали говорит:

— Извини, мне совсем приспичило. Едва добежала. Ну или почти.

Рамола вздыхает. Подростки замолкают. Старик перестает дышать.

Натали спрашивает:

— Чем закончилась ваша схватка с зомби?

Тсс, малышка. Я пыталась дозвониться до 911, как просила тетя Мола, но там никто не берет трубку. Тот же фокус с доктором Аволеси. Отправила ей эсэмэску, кажется, она прошла, но доктор не ответила, а это большая печаль — нам нужен новый транспорт. Здесь творится суровая херня. Я даже не могу повернуться на сиденье, не почувствовав лютую боль. Нет, не волнуйся — это не из-за тебя, это из-за меня.