И не бессмертны.

Яркие глаза адьюта, по которым невозможно определить его возраст, настроение и состояние, по очереди обжигают нас троих, одного за другим.

— Сейчас мы ищем молодых, магически одарённых адептов, полных сил, энергии и дара.

— Что мы будем делать? — спрашивает Джаннинг. — В чём конкретно будет заключаться наша работа?

— Не каждый вопрос подразумевает однозначный ответ, — адьют подносит к лицу чашку, словно вдыхая аромат, впрочем, вряд ли тонкий травяной запах может проникнуть сквозь плотную кожу. — На подобный запрос от целителя я мог бы просто ответить "исцелять"- и это была бы правда, верно, а мог бы перечислить множество мелких и неизбежных действий: собирать и сушить травы, массировать, разглаживать, разрезать и сшивать, принимать роды, заговаривать хвори и накладывать швы… Однажды вопрошающий укоряюще спросит меня, почему же я ничего не сказал о боли и смерти, которые целитель пропускает сквозь собственное нутро, о сочувствии и отчаянии, о надежде и воскрешении, при том, что я не солгал ему не единым словом. Всё относительно. И на ваш вопрос, адепт Вейл, я могу ответить лишь "шить".

— Шить? — почти шёпотом переспросил Лайс.

— Наш безумный и прекрасный мир — клубок магических плетений, создающих восхитительные узоры, иногда это клубок нитей перепутанных и рваных, иногда — сплетённых в неповторимой симфонии. Не каждому дано их увидеть, но речь идёт не о вас. Вы можете. Вы будете сшивать прорехи на ткани мира. Вы! Кроме вас некому. Вы трое нужны нам.

Внезапно адьют берёт меня за руку и подносит к губам, точнее, к тому месту, где должны быть расположены его губы:

— С днём рождения, моя дорогая Корнелия. Надеюсь, через год я буду иметь удовольствие снова поздравить вас лично!

Если бы можно было вернуть всё обратно. Если бы…

***

Лайс Хамминбёрд был сильным, Лайс протянул ещё лет пять. Его удивительный дар, заключавшийся в возможности воздействия на чужую магию и её полного поглощения, был невероятен в своей зеркальной мощи, отражая ту силу, с которой он работал. И я была сильной — уж не знаю, что послужило тому причиной, любовь — к Энтони, Джеймсу, родителям или всё-таки ненависть к тем, кто отнял их всех у меня, но я держалась. Мне безумно повезло с тем, что Фоксы были сильным, древним и близким к короне родом, их положение и происхождение послужило защитой. Хоть в чем-то мне повезло.

Вейл оказался ожидаемо слабым. Слишком уязвимым. Выдержал еще меньше, чем Лайс. Об этом я узнала уже покинув Академию Безмолвия, из одного рокового письма, речь о котором будет позже.

Жаль его.

Впрочем, трудно сказать, кто из нас больше прочих заслуживал жалости.

Спустя пару недель после того, самого первого визита в Тарол нас вызвали в столицу снова, и на этот раз уже не было никаких экскурсий, никаких задушевных разговоров и вкусных обедов. В полумраке подвального коридора трое безликих бесцветных слуг кивнули соответственно Лайсу, Джаннингу и мне, и мы разошлись, робея и неловко озираясь по сторонам. Прямо передо мной оказалась глухая литая стальная дверь, наводившая на мысли о тюремной камере и пожизненном заключении. Дверь открылась, и я обречённо шагнула вперёд, ожидая металлического лязга захлопнувшейся за спиной двери, и так сосредоточилась на этом, что не заметила низкий порожек при входе, споткнулась и полетела вперёд, носом вперёд, разумеется.

Упасть мне не дали.

Сильные руки в кожаных перчатках подхватили меня за талию, несколько мгновений я, точно рыба, хватала ртом спёртый и одновременно стылый воздух королевских подземелий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Отпустите, — произнесла, поняв, что это адьют меня подхватил и продолжает удерживать, хотя никакой необходимости в этом уже не было. А ещё осознав, что здесь мы вдвоём, под землёй, и ничего и никто не сможет помешать ему меня изнасиловать, придушить и прикопать.

Покосилась на пол — каменный. Упс, поправочка — оставить разлагаться или…

— Не беспокойтесь, моя хорошенькая юная Корнелия, — со смешком произнёс адьют. — Вы прелестны, как только что распустившийся бутон листаруса, но не для меня, хотя при других обстоятельствах не уверен, что удержался бы от соблазна… С недавних пор любые плотские удовольствия мне недоступны, вашей девичьей чести ничего не грозит.

— А как же королевские целители и маги? Не могут вас исцелить? — против воли вопрос прозвучал не саркастично, а почти жалобно.

— О, меня непременно должны исцелить, — отсутствие возможности видеть его лицо пугала меня. Невольно начинало казаться, что там, под маской — не человек, а какая-то неведомая демоническая сущность, лишь притворяющаяся человеком.

Морок.

Но пальцы, все ещё цепко содержащиеся за мою талию, слегка поглаживающие поясницу, более чем реальны.

— Непременно исцелят, — повторяет адьют. — И не кто-то там. А вы, моя дорогая, мой прекрасный нежный бутончик листаруса, — рука в кожаной перчатке проходится по моей щеке, вызывая непреодолимое желание протереть щёку, смыть это плотоядное касание.

— Я? — это так абсурдно, так смешно, что я даже не пытаюсь вырваться. — Я не целитель, господин! Я только-только перешла на второй курс, я же ничего не умею, целительство не мой профиль, и…

— Корнелия, — перебивает меня адьют, — Корнелия, смотри на меня. Просто смотри, не отрывай взгляда, девочка. Что ты видишь? Что ты можешь? Смотри…

Маска спадает с его лица, и я давлюсь подступившими к дёснам словами, криком, выдохом и вдохом.

Несмотря на давящее и довольно неприятное ощущение от подземной части королевского дворца — той малой части, которую нам довелось увидеть, — экскурсией и поездкой я осталась более чем довольна. В конце концов, допросная "предпыточная" комната и должна такое ощущение производить, верно? Было бы странно, если бы преступников и подозреваемых окружали бы уютом и комфортом…

— А где же зал жизни? — озираясь, спросил слегка побледневший Лен. Маги жизни вообще трепетные сверх меры, это я давно заметила. Чуть что — и сразу вид наивной школьницы, попавшей в затрапезную хуторскую пивнушку в Ночь двенадцати богов…

Ну, Ларс-то не такой. Хотя и чувствительный к энергетическим перепадам, что очень не любит демонстрировать.