Ах Ма, преданная ему до самого конца. Как же она его любила. Ма видела его всяким, знала и с самой плохой стороны и все же беззаветно любила – намного сильнее, чем она любила Элси.

Снова кивок.

– А не думаете ли вы, миссис Бейнбридж, что этот же несчастный случай мог повлиять и на вас сходным образом? Что в вашей семье может иметься такая предрасположенность? Не забывайте, вы тоже пережили ужасную потерю. А за ней последовала и другая.

Ужас был как раз в том, что она не повредилась в уме. Все чувства и привязанности, все, что только имелось в ее мире хорошего и чистого, все было поругано и искорежено – и несмотря на это, она до сих пор мыслила куда яснее, чем несчастные обломки человеческих существ, что мочились под себя прямо там, в коридоре. Она это знала.

– Безумие, как мы его называем, может проявляться по-разному. Люди не всегда вопят и воют, как, судя по вашему рассказу, делала ваша матушка. Но, скорее всего, оно действительно передается из поколения в поколение, я не раз наблюдал такое, и особенно по женской линии. Истерия и подобное ей передается от матери к дочери. Рано или поздно, но это проявляется. Боюсь, от этого не спрятаться, это факт, отрицать который, увы, невозможно.

Медленно опустив голову, она позволила ему забрать доску и мел.

Она чувствовала, как к ней неотвратимо подбирается прошлое, затапливает ее, как вода в реке, которая во время дождя дюйм за дюймом поднимается в своих берегах, постепенно добираясь ей до подбородка, наполняя рот.

Боюсь, от этого не спрятаться.

В этом доктор был прав. Теперь, когда она начала рассказывать свою историю, спрятаться было невозможно.

Бридж, 1865

С началом Рождественского поста погода резко переменилась. Туман покрыл холмы, пеленой заволок окна. Стоило приоткрыть дверь на улицу, как в дом врывались порывы ветра, неся с собой серебристо-серую дождевую пыль. Но Элси пообещала мистеру Андервуду, что начнет посещать службы, а обещание, данное викарию, нарушать нельзя, особенно накануне Рождества.

В октябре, на похоронах Руперта, Элси почти не обратила внимания на состояние церкви Всех Святых. Тогда все ее внимание было сосредоточено на гробе и лежащем в нем теле. Все остальное казалось несущественным или даже несуществующим. Но сейчас предметы приобрели четкие очертания. Церковь была убогой. Холодная, сырая, она отчаянно нуждалась в срочном ремонте.

Скамья их семьи располагалась впереди. Элси и Сара немного опоздали и, чтобы попасть на свои места, были вынуждены красться мимо сидящих рядами бедно одетых жителей деревни. Паршивцы поглядывали на них, но ни один не встретился с Элси взглядом – только косились исподтишка. Вероятно, до сих пор считали, что встреча с вдовой сулит беду.

К счастью, скамья Бейнбриджей стояла на некотором возвышении и была отгорожена от остальных прихожан боковиной и высокой спинкой. Дерево было изъедено до дыр – Элси пришлось стряхнуть пыль с сиденья, прежде чем сесть.

– Черви, – прошептала Сара, морща нос.

Дверца сбоку захлопнулась. Элси вздрогнула. Оказаться запертой в деревянной ловушке вместе с червями – почти так же ужасно, как быть похороненной заживо.

Черви оказались не единственным неудобством. Сверху свисала паутина, а с потолка капало – видимо, как раз в этом месте протекала крыша. Несмотря на то, что остролист из парка Бриджа украшал окна, в целом место выглядело унылым, совсем не радостным. В воздухе стоял неприятный запах сырости.

Сара нервно озиралась. На руке у нее до сих пор белела повязка. Аптекарь из Торбери Сент-Джуд сказал, что в ране нет инфекции, но Элси сомневалась. Ведь прошло уже почти два месяца. За это время ранка могла хотя бы покрыться корочкой?

– Ты что-то побледнела, Сара!

– Да… Все из-за церкви. Я думаю о несчастном кузене Руперте, которому предстоит вечно покоиться в таком месте!

Элси рада была бы тоже удариться в слезы, но не смогла.

В юности она любила ходить в церковь. Это место неизменно вдохновляло ее, рождало возвышенные мысли и чувства. Но в какой-то момент – кажется, примерно, когда погиб Па – ее отношение переменилось. Церковь стала огромным увеличительным стеклом, поднесенным к ее лицу – и через это стекло на нее глазело множество людей. Вот и сегодня ощущение было примерно таким же. Фейфордская беднота не смотрела открыто ей в глаза, но, будьте покойны, все они ее заметили и держали ухо востро, словно охотничьи псы, почуявшие кровь.

Служба шла по заведенному порядку: псалмы и гимны, чтение Евангелия, проповедь мистера Андервуда, зажжение рождественской свечи. Под конец Сару трясло от холода. Элси заметила, как дрожал ее голос на словах «Господи – твердыня». Она протянула руку, чтобы обнять Сару за плечи, как вдруг толчок изнутри под ложечку заставил ее замереть.

Сара вскинула голову и вытаращила глаза.

– Миссис Бейнбридж?

Элси прижала руку к животу и снова почувствовала это: под пуговками, внутри что-то ощутимо брыкалось.

– Что-то с ребенком?

– Да. Он зашевелился.

Сара просияла и, не спрашивая позволения, приложила ладошку к корсажу Элси.

Непривычное ощущение: тепло от Сариной руки снаружи, ребенок, толкающий ее из своего влажного, скользкого обиталища внутри. Ужасно, если вдуматься. Один Бейнбридж снаружи, другой замкнут внутри, а она – не более чем тонкая перегородка, стенка, сквозь которую они могут общаться.

Элси опустила глаза вниз, на черный креп своего платья и на перчатку Сары, серую на его фоне. У нее появилось странное чувство, будто это не ее живот – что больше он ей не принадлежит. Это просто оболочка. Она была оболочкой, внутри которой росло другое, чужое тело.

* * *

Элси решила возвращаться в Бридж пешком. Движение, подумала она, пойдет ей на пользу, поможет разогнать кровь и развеет неприятное ощущение вторжения в ее собственное тело. Сопровождать ее согласилась Хелен. Сара оглохла на одно ухо от простуды, а Мейбл не выдержала бы столь долгой прогулки из-за раненой ноги, так что они воспользовались коляской миссис Холт.

Во время службы прошел дождь, и усеянные опавшими листьями дорожки стали скользкими. Из кустов выбирались улитки, вытягивая шеи. Раз или два Элси пришлось обходить их прямо по мокрой траве, чтобы не наступить ненароком.

– Господи, мэм, придется Мейбл приготовить вам сухую одежду, как вернемся, – сказала Хелен. – Вам совсем негоже простужаться, в вашем-то состоянии.

– Спасибо, Хелен, я уверена, что она обо мне позаботится, – у Элси замерзли и онемели ноги. Еще одна пара чулок безнадежно испорчена. Хорошо еще, если от такой сырости ее креповое платье не сядет и не станет ей мало.

Отбивая башмаками неровный ритм, они пересекли мост с каменными львами. Над рекой поднимался тонкий белесый парок. Он напомнил Элси о спичечной фабрике. Закрыв глаза, она могла даже представить себе запах фосфора, который преследовал ее в те дни. Она ненавидела этот запах, но почему-то нуждалась в нем: для нее это была связь с домом, с Джолионом.