Он знал, что страх растягивает время, и потому не удивился, когда обнаружил, что необходимые по плану Антонда пять минут как раз только что истекли, а значит можно подниматься дальше.

Тем не менее, за окном, вернее, за оконным проемом, который он увидел, едва оказавшись на лестничной клетке, было уже совсем темно. А желтый свет шел из окон соседних домов и едва освещал ступени.

Крапива понял, что даже если будет идти по самому центру лестничного пролета, никто не увидит его в этом полумраке ни снизу, ни сверху.

Он понял, что Антонд ошибся, – он не учел время суток. А раз так, то самое страшное уже позади, и когда настанет время возвращаться, будет уже так темно, что его никто не заметит.

А еще понял одну вещь. Очень важную. Возможно, самую важную в его жизни. Понял, что не будет воровать деталь с таинственного инопланетного устройства, чтобы предъявить ее пацанам. Тимуру-большому и Тимуру-малому. Ему больше не важна репутация, потому что он уже видел такое, что другим людям и не снилось. Особенно Тимуру-большому и Тимуру-малому.

Он понял, что идет не красть деталь из устройства, а сломать его.

Это понимание придало Крапиве сил. Он осознал, что все это время был рабом репутации, а теперь – по-настоящему свободен.

В этом здании было без малого двенадцать этажей, и оно было самым высоком в их городе, а возможно и в области.

Когда Крапива уже стоял между девятым и десятым этажами, он услышал снизу тихий голос. Скорее всего, тот шел из того черного коридора, который пацан только что покинул. Может, из этой самой щели, откуда дул холодный воздух.

Это был тот самый раздваивающийся голос. Голос, вызывающий ассоциации с больной кожей, которая отваливается слоями у человека с гангреной. Голос тоже расслаивался.

«Это – мальчик. Он знает этого мальчика. Теперь знает. Он идет», – говорил голос.

Бодрый голос Антонда в наушнике приказал ждать у лестницы три или четыре минуты в зависимости от… От чего, Крапива не понял, потому что плеер «Стерео» зажевал кассету.

Он вспомнил про карандаш, который дал ему Антонд. Крапива достал его, а затем и кассету, осторожно, чтобы не порвать пленку. Он распутал ее привычным движением, известным каждому школьнику. Потом вставил карандаш в паз для колесика и стал крутить, поглядывая на часы.

И пока крутил, все и случилось. Этажом ниже него открылась дверь и не успел Крапива вставить кассету в плеер, как на лестницу выскочил мужик. Его отделял от пацана один пролет. То есть, несколько секунд. В то же мгновение ручка двери напротив Крапивы зашевелилась.

Кассета Nina со вставленным в нее карандашом упала в щель между лестницами. Крапива схватил разводной ключ и рванул в ближайшую дверь.

Но тут уже не было никакого коридора. Перед Крапивой тянулся длинный балкон, шедший по всему периметру здания. Он был такой узкий, что скорее походил на карниз. Низенькая балюстрада состояла пока только из сплошной арматуры, о которую было так легко споткнуться и полететь вниз.

И в довершение неприятностей пошел дождь.

Крапива побежал по балкону, не оглядываясь. Он знал, что там впереди будет лестница, за ближайшим поворотом или за следующим.

Задул страшной силы ветер, то норовивший скинуть Крапиву вниз, то прижимавший к стене.

Он слышал быстрые шаги за спиной, но так часто убегал от взрослых, что давно научился этому. Очень давно. Год назад.

Это была обычная строительная лестница, привинченная большими шурупами к крыше. Взобравшись по ней, он не оглянулся, потому что услышал, как она заскрипела снова, а значит, враг его настигал.

Тут на одиннадцатом этаже была площадка размером в половину волейбольного поля, а за ней еще одна прикладная лестница, ведущая на двенадцатый. В строгом смысле этот этаж и был крышей. Его так и не достроили. Крапива видел черные столбы несущих стен на фоне темно-синего неба.

Он побежал к лестнице, а когда взобрался, точнее, взлетел по ней наверх, то все и увидел.

Крапива даже удивился, как наблюдательный Антонд мог не заметить такое огромное устройство в свою подзорную трубу. Может, мешали столбы, а может, днем оно не светилось. Или его света было недостаточно.

Внизу устройство пришельцев походило на клубок из труб, шлангов и проводов. Поверх них лежала сфера, в которую мог стоя поместиться двенадцатилетний мальчик. А из сферы ввысь, в самое небо, уходил длинный, семи- или даже десятиметровый стержень. Сфера светилась уже знакомым зеленым светом, неестественно холодным, как мир за пределами звезд, галактик и самой Вселенной.

Вокруг сферы колыхалась белесая дымка.

Если бы Крапива знал слово «стимпанк», оно первым пришло бы ему в голову.

Чтобы увидеть и переварить все это, Крапиве понадобилось меньше секунды.

А в следующую секунду Крапива испугался. Так сильно и так по-настоящему, как не боялся еще никогда.

От столбов отделились черные силуэты. Дюжина, а может и больше. Их лица невозможно было разглядеть, зато он отчетливо видел их горящие зеленые глаза.

Он не знал, опередили ли они его, забравшись сюда чуть раньше, или, может всегда были здесь – охраняли свою чудовищную машину. Да и какое теперь это имело значение.

Существа синхронно подняли руки и указали на него. А потом так же синхронно заговорили тем страшным расслаивающимся голосом: «Мальчик. Это ты, мальчик? Он ждал тебя, мальчик».

И Крапива понял: что бы он ни сделал, придется умирать. А когда он это понял, страх отступил. Он побежал прямо на колышущееся в зеленом тумане устройство. Точнее – на двух или трех существ, бывших людей, отделявших его от светящегося шара. Он собирался разбить этот шар. Ведь шар прозрачный, значит, наверное, стеклянный.

Денис бы не справился. И Ренат бы не справился. Даже Алена, скорее всего, тоже. У двух Тимуров шансы были неплохие, но Тимуры не стали бы этого делать. А значит, именно он, Крапива, оказался сейчас в нужное время в нужном месте.

Он ударил ближайшего монстра разводным ключом по руке, потом по колену. Потом врезал в живот ногами второму, так что тот согнулся пополам. Но тут третий схватил Крапиву за свитер, а остальные синхронно бежали к ним.

Сверкнула молния, потом пошел целый каскад молний, и в их свете Крапива увидел измученные человеческие лица. Они застыли – кто в скорби, кто в ужасе. Может, те, кому принадлежали эти лица – гладко выбритые, покрытые щетиной или бородатые, – еще живут где-то в глубине сознания. А может, он видит посмертные маски, и этих людей