с тем, что судить о том, преувеличил он или нет, будут другие. На наш взгляд, справедливо сказать, что, хотя в «пудинге действительно может быть слишком много яиц», однако в рассуждениях Ключевского есть зерно истины.

Сам Александр I из собственного опыта знал те качества своего дворянства, которые так язвительно отметил Ключевский. В самом начале своего правления (1802) царь издал указ, который объявил дворянству, что «воля монарха» требует от них ревностнее относиться к участию в выборах на официальные должности в местной администрации и правительстве. Он начинался словами: «Доходит до сведения нашего, что будто лучшее дворянство, а также и граждане, уклоняются от выборов, следовательно и службы. Из того само по себе выходит, что земский суд и управа достаются в руки не надежные». Он призвал дворянство выполнить обязательства своего сословия, приняв более активное участие в работе местного управления для их собственного и общего блага. Указом 1803 года царь подкрепил это требование, провозгласив, что дворянские собрания не должны быть распущены до тех пор, пока они должным образом не выполнят свои избирательные обязанности[358].

Александр I тем самым реагировал на давнюю проблему. Дворянство издавна считало службу на местах обузой, которой следовало избегать. В XVI и XVII веках у них было такое же отношение к обязательной военной службе, а затем и к гражданской, и их потомки с конца XVIII — начала XIX века подобным же образом относились к выборной службе. Со времен Екатерины II центральное правительство рассчитывало на то, что дворянство принесет организованность и порядок в управление провинциями. Но вместо этого выяснилось, что критическая масса дворян уклонялась от выборных должностей. Сперанский был сбит с толку коллективным безразличием дворянства к возможностям, которые предоставлялись собраниям. В 1818 году он жаловался на то, что «от самих дворянских выборов дворяне бегают, и скоро надобно будет собирать их жандармами, чтобы принудить пользоваться правами… им данными»[359].

Дубровин уделяет значительное внимание этой проблеме в своем описании провинциальной жизни начала XIX века, утверждая, что дворянство не хотело обременять себя службой и что «более всего дворяне избегали выбора на должность исправника». Исправник «принужден был вести жизнь кочующую, несовместимую с его должностью», помимо всех других недостатков, в том числе нахождения на побегушках у губернатора.

Один дворянин, названый Дубровиным П. Сумароковым, спросил, действительно ли кто-то «захочет оставить дом, жену и детей <…> чтобы переселиться в город за 300–600 руб. в год жалованья? Кто с добрым воспитанием и имуществом решится сносить грубости, презрение от расплодившегося начальства». Эта точка зрения объясняет, почему многие дворяне стремились быть замененными на выборных должностях, открытых для них, государственными служащими, и прибегали к самым разным оправданиям для уклонения от назначения, среди которых наиболее популярным было предполагаемое плохое состояние здоровья. Усугубляя трудности, с которыми сталкивалось центральное правительство, такое уклонение широко распространилось как раз в то время, когда количество административных должностей, которые должны были заполнять провинциальные дворяне, быстро увеличивалось в ответ на рост местного населения и для поддержки развития торговли и коммерции[360].

Руководствуясь примером правительства, дворянство, как правило, избирало на административные и служебные должности раненных на войне или беднейших своих представителей. Например, после завершения кампаний 1812 и 1813 годов в 1816 году было «высочайше повелено определять городничими, заведывавшими полицией в городах и назначавшихся от правительства, преимущественно офицеров, состоявших под покровительством комитета о раненых». Действительно, после наполеоновского вторжения, как заметил Раев, экономическое положение большинства дворян, которое даже в XVIII веке не было особенно блестящим, еще больше ухудшилось: беднейших дворян, а также тех, кому не хватало устремленности и амбиций, «выгнали на пастбище» в свои отдаленные загородные поместья[361]. С типично пессимистической точки зрения Корфа, «места по выборам стали замещаться худшей частью дворянства, мелкопоместным и неимущим», которые затем «слепо подчинялись власти губернатора и окружавших ближайших его сотрудников». Однако большинство богатых дворян с хорошими связями стремились в столицы, чтобы получить лучший культурный и интеллектуальный опыт, который они не могли надеяться найти в российской провинции[362]. Очевидно, на дворянство была возложена задача, не совместимая ни с его менталитетом, ни с уровнем образования, ни с его отношением к службе.

Предпринятые Александром I попытки привлечь дворян в значительно большем количестве к выборной службе соответствовали первоначальной либеральной направленности начала его правления. Но, как и во времена Екатерины II, результаты были неутешительными, так как выборная служба мало интересовала провинциальную знать. Когда псковский гражданский губернатор доложил в 1803 году, что уездные предводители уклоняются от требований губернского начальства по общественным делам, царь ответил, что губернатор должен созвать собрание дворянских предводителей и передать им царское постановление, что до тех пор, пока они не закончат рассмотрение таких вопросов, их собрание не будет распущено. Призывы царя мало что изменили: дворянство продолжало избегать выборных должностей. «В 1808 году во многих уездах Псковской губернии места, зависящие от выборов дворянства, оставались не замещенными», и поэтому было принято постановление, что в таких случаях вакантные должности должны замещаться чиновниками от герольдии.

Десять лет спустя свидетельства аналогичных проблем стали поступать из Смоленска, где выборные должностные лица добивались досрочного выхода на пенсию по состоянию здоровья. Тем не менее назначенные новые выборы не привели к желаемому результату[363]. Проблема не ограничивалась Смоленском. На другом краю империи, в Пензе, дворянский заседатель при уездном суде И. И. Мешков был назначен в октябре 1821 года дворянским депутатом уездной квартирной комиссии. Однако выяснилось, что это назначение не устраивало Мешкова, хотя непонятно, было ли это связано только с плохим состоянием его здоровья. Поэтому он направил прошение об освобождении его от должности губернатору (М. М. Сперанскому), который согласился утвердить вместо Мешкова следующего по списку кандидата[364].

Вполне возможно, что именно удаленность Пензы от Санкт-Петербурга способствовала такому небрежному отношению к государственной службе. Как заметил Вигель, «[м]енее полуторы тысячи верст отделяют Пензу от Петербурга. В нашем необъятном государстве, кажется, пространство не слишком великое, а насчет любопытных известий оттуда — мы жили словно в Иркутске. Горизонт наш был весьма ограничен; еще менее, чем в Москве, думали мы о том, что нас ожидает, и вседневный вздор, который слышал я вокруг себя, неприметно успокаивал волнуемую страхом душу мою»[365]. Фактически, один известный иркутский житель И. Т. Калашников ясно понимал последствия удаленности сибирской провинции от Санкт-Петербурга: он утверждал, что в отсутствие как местного дворянства, так и информированного общественного мнения не было эффективного контроля над административными злоупотреблениями и произволом власти, которые чинило