сложилась парадигма знания, основанная на фундаментальном и непреложно истинном, присутствующем, Dasein/Mensch раннего Хайдеггера[86]: коллективном переживании традиции как архетипа, якобы приводящего к массовому фашистскому психозу. По их мнению, Хайдеггер оказал огромное влияние на православную эсхатологию, придав православию не свойственный для мировой религии вид этнофилитической ереси. В свою очередь, Хайдеггер интерпретируется в обработке Дугина, а Дугин политизируется, замыкая круг. Так, украинские левые приходят к идее русского «шизофашизма» как имплицитной тенденции, не замечая того, что сами уже являются частью фашизма и нацизма, включённого в глобальный мир.

Отметим, что в русском традиционализме не наблюдается абсолютного культа Хайдеггера: он уравновешивается советским марксистским наследием. Кроме того, традиции еще не проникли в политическую сферу, хотя на фоне засилия глобализма это было бы единственно верным шагом. Традиции все еще остаются духовным достоянием, а политические элиты России – весьма буржуазны. Усиление традиционализма в политике, при наличном критическом мышлении, только помогло был нас цивилизационно скрепить, оставляя интернационально открытыми, благодаря памяти СССР, всему миру. На этом фоне чисто консервативные мысли Дугина не являются массовыми и принадлежат к достаточно узкому элитарному кругу философов, хотя его идея «темного Логоса», или «темного подрядка» сил небытия (материи и либерализма), имплицитно присутствующего в русской цивилизации[87] могла бы быть интересной в свете диагностики неонацистских психозов на Украине.

Украина, оставаясь частью русской цивилизации, по отношению к России выполняет функцию её негативного хтонического начала, её «тёмного Логоса». Это почти терратология – мифология чудовищ, порожденных Землей (у Дугина – водой, что не отменяет нашей семантики). Выражаясь языком Ж. Дюрана и А. Дугина, Украина функционирует в стилистике драмы – смены противоположных элементов: счастья и страдания, жизни и смерти, побед и поражений, мужского и женского, – но с выразительным уклоном в архетипный режим ночи, феминности и смерти – культа страдания. Этот режим в чистом виде называется «мистический ноктюрн»[88]. Синтетический характер ментальности Украины между светом и тьмой, Востоком и Западом, Россией и Европой, позволяет считать Украину промежуточным звеном: не чистым днем (диурном), с его преодолением смерти при помощи света, коим является Россия, и не чистой ночью (ноктюрном, культом смерти, свойственной для заката Европы). По отношению к русскому диурну – это фаустовский ноктюрн. По отношению к европейскому ноктюрну – это русский диурн. Так формируется режим воображаемого – синтетический ноктюрн, модель ветреной и коварной возлюбленной, с ее сменой партнеров с одного на другого, в зависимости от ситуации. Преодоление национализма на Украине – это хирургическая операция по расшивке – изъятию темного Логоса из глубин собственного бессознательного, подобное отрубанию больного органа, это – радикальный разрыв символической цепочки мести, реванша и страданий. Только там можно понять войну с самой войной не как военный пацифизм, а как Воскресение, как преодоление смерти.

Выживание традиции требует от нас пересмотра классических оппозиций: «левое – правое», «универсализм – цивилизационизм». Современное мышление «болеет» воображаемыми оппозициями, которые ему приписывает глобальный мир. Искусственое продление этих оппозиций является частью его перезагрузки. Так, глобализм апроприирует цивилизационизм как свое «правое» крыло, а универсализм – как свое «левое» крыло. Как только универсализм и партикуляризм наполняются либеральными коннотациями, они существенно обедняются. Они лишаются духовной глубины и рационального охвата. Универсализм вырождается до космополитизма, а традиционализм – до национализма в составе мультикультурализма.

Этого нельзя допустить. Оба полюса надо попытаться вывести из глобального контроля и организовать диалог общечеловеческих ценностей с конкретно-историческими на основании уважения к своей цивилизации и ко всему миру. Мы уже говорили о том, что любая традиция, воспринятая как переживаемый субъектом личный миф, является революцией – основной ценностью универсализма. А любая революция получает номинации из предыдущей истории идей, опираясь на традицию – основную ценность цивилизационизма. Метафизика развертывается в диалектику, а движение имеет трансцендентальное метафизическое ядро, его диалектика сворачивается в метафизике. Движение есть покой, покой есть движение. Драма человечества – это постоянный режим диалога между синтагмой и парадигмой, разрывом и синтезом, памятью и новизной.

Такой диалог будет лишен скользящих означающих либеральной гегемонии. Он приведет к тому, что главной оппозицией мира станет дуальная схема «глобализм – антиглобализм» вместо дихотомии «левое – правое». И этой бинарной оппозиции уже нельзя будет избежать ни в социальном смысле этого слова, ни в культурном, потому что Россия бросила вызов глобальному миру, даже будучи в какой-то мере его частью. В ближайшее время выход на конвенцию и на замыкание глобального кокона в некой мета-позиции усредненного Третьего (общественный договор) будет чрезвычайно сложным, да и ненужным, делом. Идет противостояние миров. Эта мировоззренческая война – шире боевой. Подобно тому, как когда-то Деррида прощался с философией диалога, предлагая взамен релятивный постмодерный плюрализм, нынче мы прощаемся с адским плюрализмом. Деррида говорил: «Прощайте, Левинас» и «Каждый Другой есть Другой». Мы говорим: «Прощайте Деррида» и «Каждый Другой есть Тот же».

2.10. Это всё скоро закончится

Мы обрисовали перед вами историческую картину развития общества от премодерна к модерну и постмодерну и от постмодерна к неомодерну. Картина эта невольно носит эсхатологический характер, но мы бы предпочли говорить в научных категориях, чтобы не быть обвинёнными в идеологической или конспирологической зависимости. Происходит ломка старого мира. Нет, мы не имеем сейчас в виду никаких революций, кроме глобального мировоззренческого кризиса, происходящего по мере поляризации плюрального мира в систему нового противостояния Запада и Востока – цивилизаций моря и суши, воды и земли, небытия и бытия, материи и идеи, либерализма и традиции. С точки зрения Эриха Фромма премодерн – оргиастическое единство первобытности, тесное общение в родоплеменном обществе, царство сакральной традиции и приписанной ею монолитной идентичности[89]. Модерн – эпоха распада традиционной системы коммуникации, последним проявлением которой был античный космос как гармония сфер. С появлением средневекового христианства, выделившего субъект в избыток по отношению к любой гармонии, «космос» как принудительно согласованное Символическое Реальное был разрушен. В нём появилось то, что Ролан Барт навал бы Punctum-ом – дырой, щелью, отверстием, проколом[90]. Этот прокол связан с вертикалью устремления человека к Богу, трансцендентно пребывающему за пределами гармоничного, сцепленного в своей тотальности, репрессивного космоса.

Жак Лакан истолковал этот момент расставания с античной гармонией сфер иначе, в духе апофатики, свойственной негативной онтологии: космоса «нет» (в гносеологическом, но не в онтологическом смысле слова), ибо Реальное в чистом виде – не доступно, оно – слишком травматично, оно – продукт мысли[91]. Субъект может лишь воображать себе космос как некое Символическое Реальное: с полетом Юрия Гагарина окончательно завершилась античное Воображаемое (Символическое) Реальное