легче. «Мадемуазель Катрин, вы должны научиться играть также бегло, как Мари!» Князь Григорий Белозёрский подошёл к роялю в гостиной, поставив на блестящую белую крышку инструмента искрящийся бокал с шампанским, подыграл Маше в басах. Она рассмеялась. Повернула голову к Кате – блестящий взор светло-карих глаз, рыжие волосы, завитые локонами, красиво опускаются на обнаженные плечи, бледно-лиловый шелк платья, – такой же, как и на ней самой сейчас, – переливается в свете свечей. «Мари, ты же научишь Катрин, правда?» – «Конечно, Гриц, она очень старательная ученица! Вы любите Шопена, Катрин?» – «Да, конечно, он такой романтичный!» – «А мне больше всего нравится “Осенний вальс”».

Гранитный финский берег окончательно растаял в тумане. Стало очень холодно, сыро. Подняв пышный воротник пальто, Екатерина Алексеевна спустилась в каюту, она ощущала покалывание в висках, оно становилось сильнее с каждым мгновением. Снова начинался приступ болезни – это означало, надо срочно пить лекарство, благо Лаврентий щедро снабдил её в дорогу, понимая, что с больной головой она не принесёт никакой пользы, только провалит всё дело. Нежные звуки «Осеннего вальса» звучали в её памяти. Княжна Маша Шаховская играла на рояле в гостиной дома князей Белозёрских на Невском. «Позвольте пригласить вас, Катрин», – Гриц щелкнул перед ней каблуками, звякнули шпоры. Смутившись, она присела в реверансе и робко положила руку ему на плечо.

* * *

Ворох кремовых кружев под рукой, унизанной перстнями, мягкий соболиный мех на плечах. Легко подхватив её на руки, Гриц перенес её через затоптанный на тротуаре снег и посадил в сани.

– На Галерную, к цыганам! – приказал ямщику, усевшись рядом.

Щелкнула пробка шампанского.

– И побыстрей, любезный! Плачу серебряный!

– Довезу, барин, не сумлевайтесь!

Сани рванулись по схваченному морозом, искрящемуся снегу. Отпив шампанского из бутылки, Гриц обнял её за плечи, прислонив голову к своему плечу.

– Мы всю ночь будем вместе, Маша! – горячо прошептал на ухо.

– Мы забыли подопечную твоей матушки, – вспомнила она. – Алина Николаевна будет недовольна.

– Ничего, они найдут, чем заняться. Да и к чему? – он пожал плечами, в свете фонаря блеснул золотой погон на шинели.

– Катрин сегодня разучила «Осенний вальс» Шопена, – сказала Маша мягко. – Мне кажется, у неё неплохо получается.

– Обязательно послушаем. Но не сегодня, ладно? – наклонившись, Гриц приник поцелуем к её губам. – Сегодня без неё, ты согласна?

– Конечно…

Ямщик свистнул, подняв облако снежной пыли, сани пронеслись мимо Медного всадника на Сенатской и свернули на Галерную…

– Зина, где моё кремовое кружевное платье, которое нравилось Грицу? – Опершись на руку, Маша села в постели. – Оно должно быть в саквояже. Пожалуйста, достань его, его надо погладить.

– Погладить для чего? – сестра отложила книгу и настороженно взглянула на неё. – Ты собираешься его надеть?

– Да, собираюсь, – ответила Маша решительно.

– Когда?

– Сейчас. Сегодня. Я пойду в нём к Густаву. Он приехал?

– Да, приехал, – Зина пожала плечами. – Он в кабинете. У него какие-то важные финские генералы. Ты же знаешь, большевистские дипломаты покинули Хельсинки, это означает, вот-вот начнется война, ситуация очень тяжелая. Я передала Густаву записку, как ты просила, – сообщила она. – Он всё знает: и что ты не чувствуешь больше боли, и что ты сегодня уже прошла от кровати до окна под присмотром мадам де Кле. Он просил передать тебе, что он счастлив. Но сейчас он очень занят. Ты должна понять.

– Я понимаю, но если он не может прийти, я должна пойти сама, – кивнув, Маша произнесла настойчиво. – Пожалуйста, достань кремовое платье, Зина.

– Его нельзя отвлекать…

– Я не собираюсь его отвлекать.

– Нет, это невозможно, – Зина в отчаянии всплеснула руками. – С тобой невозможно спорить. Как ты себе представляешь? – она подошла к постели сестры. – Мадам де Кле нет, она уехала, чтобы встретиться с какими-то своими немецкими друзьями, как она сказала. Обещала вернуться часа через два, два с половиной. Она запретила тебе вставать с постели без неё. Ещё сутки не прошли после операции, Маша. Это безумие. Я не могу позволить.

– Достань платье, Зина, – теперь голос Маши прозвучал требовательно. – Если ты не сделаешь это, я сделаю сама.

– Ну до чего же ты упрямая!

Понимая, что переубеждать бесполезно, Зина направилась к чемодану, стоявшему на подставке у двери. Опустив на пол, открыла его.

– Ты же сама себе вредишь, – продолжала сокрушаться она, перебирая аккуратно сложенные вещи. – К тому же Сталин…

– Мне всё равно, что Сталин, – Маша нетерпеливо прервала её. – Всё равно, что большевики, что эта самая мадам Опалева, о которой ты сегодня твердишь беспрерывно. Сейчас мне всё равно даже, что вот-вот начнется война. Я была на войне, Зина, я знаю все её ужасы. Я видела красных, я знаю, на что они способны, мне прекрасно известна госпожа Опалева, кем она стала, на чью сторону переметнулась, как изуродовала мою жизнь. Я её простила, Зина. Пусть Бог её судит, мне судить её не дано, я не в праве. Но то, что она оказалась с ними – для неё само по себе наказание, какого и врагу не пожелаешь. Они никогда её не примут, используют и выбросят как тряпку, но это её судьба. Она сама её выбрала. Если бы зависело от меня, то я бы ходатайствовала перед кем угодно, чтобы она заняла достойное место в нашем обществе, я бы всё сделала, чтобы спасти её от этих краснозвездных извергов. Но репутация, Зина, – её уже не исправишь, достойного места среди эмиграции она не займёт, с тобой и со мной не сравняется. А на меньшее она не согласна. Тут уж я ничем помочь не могу.

– Сравняться с тобой?

Зина встряхнула платье, рассматривая его.

– Чего захотела? Сравняться с княжной Шаховской! Она всегда к этому и рвалась. Из грязи в князи, говорят. Вот из самой грязи в княгини и прошла. Хорошо, что ненадолго.

– Осуждая её, ты осуждаешь Грица, – заметила ей Маша серьёзно. – А этого я не могу тебе позволить. Подойди, дай я посмотрю на платье, – попросила она сестру. – Я не доставала его много лет. Зачем? Всё равно надеть не смогу. Только плакать от обиды.

– Вот что значит Франция, сколько ему лет, а как новое, – Зина положила платье перед Машей на постель. – Пошив салона мадам Жоли, Санкт-Петербург. Где теперь эта мадам Жоли, к которой очередь на рождественский туалет надо было занимать ещё летом, столько было у неё заказов? Если успела убежать от большевиков, то наверняка в Париже. А если не успела – увы, – Зина грустно вздохнула. – Совсем даже не помялось. Его и гладить не надо.

– Я берегла его, потому что это было любимое платье Грица, – Маша провела дрожащими от волнения пальцами