оставаться в одном и том же периоде развития фрейдовской мысли, то есть в том периоде, когда он говорит о работе меланхолии: «Такая замена объектной любви идентификацией – важный механизм при нарциссических заболеваниях ‹…› он, разумеется, соответствует регрессии от некоторого типа выбора объекта к первоначальному нарциссизму» (Freud, 1968a, p. 159).

Мы настаивали на том, что работа меланхолии имеет целью ликвидацию нарциссического инвестирования объекта, и столкнулись с тем, что эта психическая работа как раз и использует психический процесс, который представляет собой нарциссическую регрессию. Это может показаться парадоксальным и с этой точки зрения можно говорить о парадоксальном характере работы меланхолии. Однако, нам кажется, что данный характер обнаруживается не только в работе меланхолии. Возьмем, к примеру, соседнюю, если можно так выразиться, работу горя. Она, как мы знаем, направлена на дезинвестирование потерянного объекта. Однако еще более парадоксальным может показаться то, что при работе горя для того, чтобы дезинвестировать объект, необходимо его реинвестировать и даже сверхинвестировать. Вот что по этому поводу пишет Фред в «Печали и меланхолии»: «Задача работы горя не может выполниться сразу. Она осуществляется в каждом отдельном случае с большими затратами времени и инвестированной энергии, при этом утраченный объект продолжает существовать психически. Каждое отдельное воспоминание или ожидание, в котором либидо было привязано к объекту, ослабевает, инвестируется по-другому и в нем происходит растворение либидо» (ibid., p. 150; курсив мой. – Б. Р.).

Чему соответствует такая парадоксальность психической работы, которая состоит в работе горя по инвестированию для дезинвестирования, а при работе меланхолии – в использовании средства, относящегося к порядку нарциссической регрессии в то время, как решаемой проблемой является устранение нарциссического инвестирования объекта? Быть может, с экономической точки зрения это соответствует необходимости идти до конца конфликтности, попытаться ее истощить, но в то же время обнажить ее и, таким образом, обнаружить ее глубинное значение. Впрочем, мы из аналитической практики знаем о существовании этого феномена, нет лучшего ответа пациента на интерпретацию терапевта, чем отнекивание, которое свидетельствует наиболее весомо об интеграции этой интерпретации. Посредством отнекивания пациент, продолжая другими способами удерживать свое сопротивление, парадоксальным способом отдается работе по переработке своего конфликта, доходя до его истощения. Вполне возможно, что именно это является характеристикой психоаналитического лечения конфликтности: она указывает на необходимость регрессировать во время психоанализа для того, чтобы прорабатывать, идти до конца конфликта, который основывает симптомы.

3. Фрейдовское описание устранения нарциссического инвестирования посредством работы меланхолии

Мы вынуждены неоднократно возвращаться к роли идентификации в работе меланхолии. Сейчас мы хотели бы добавить новый аспект: в вышеприведенной цитате было отмечено, что посредством идентификации и представляющей ее нарциссической регрессии «процесс может стать сознательным…» (ibid., p. 171). Однако, если идентификация обеспечивает возможность обращения к сознательному и, следовательно, включение меланхолической проблематики в сознательное (а значит, и в предсознательное-сознательное), это обращение к сознательному не является все-таки истинным осознанием меланхолического конфликта. Фрейд говорит об этом в следующем предложении: «То, что сознание узнает в работе меланхолии, не составляет ее существенную часть, не является также и тем, что, по нашему мнению, может повлиять на избавление от недуга» (ibid., p. 171–172).

Мне кажется, что мы можем тут провести сравнение, которое прояснит, может быть, каким же способом идентификация доводит до сознания все то, что происходит в аналитическом процессе в случае, когда мы сталкиваемся с отнекиванием в ответ на наши интерпретации. Можно сказать, что все, что происходит в этом случае, походит на отнекивание: как и в случае отнекивания, вытесненный Я материал появляется в сознании, но отрицается им, то есть не принимается пациентом; однако существует эссенциальное отличие. Обычно отнекивание состоит (как и проекция) (Rosenberg, 1981) в «это не я…», к которому добавляется нечто, проективным способом – «это не я, это он, это другой, это объект…». При идентификацию, которая присуща меланхолии, то есть при работе меланхолии, мы имеем дело с противоположным: атаки на объект маскируются под атаки на самого себя. В этих случаях отнекивание идет в обратном направлении: обесценивание объекта маскируется под обесценивание самого себя, утрата уважения к объекту – под утрату уважения к себе. Защитный фронт, если можем так выразиться, в этом случае инверсирован, как будто бы нападение на объект гораздо тяжелее выдержать, нежели нападение на самого себя.

Описывая утрату уважения к себе и нападение на объект, мы приблизились к самому центру фрейдовского описания работы меланхолии. Выше мы процитировали достаточно длинный фрагмент о том что Фрейд думал, как нам кажется, по поводу работы меланхолии (в сравнении с работой горя), это описание нуждается в дополнении, именно это станет предметом следующей главы.

Вернемся к этой цитате (которая следует за вышеприведенной): «Мы видим, что Я унижает себя и проявляет ярость по отношению к себе, и так же мало, как и больной, понимаем, к чему это может привести и как это можно изменить. Такую заслугу мы можем скорее приписать бессознательной части работы, поскольку между работой меланхолии и работой печали нетрудно увидеть важную аналогию» (Freud, 1968, p. 171–172; курсив мой. – Б. Р.). Остановимся немного на этой цитате для того, чтобы уточнить, что мы находимся в самом центре сравнения между работой меланхолии и работой горя и что речь идет о том, чтобы показать, с одной стороны, на аналогию и, естественно, с другой стороны – на их различия, что нас будет интересовать больше. Продолжаю цитату: «Подобно тому, как печаль побуждает Я отказаться от объекта, объявляя объект мертвым и предлагая Я в виде награды остаться в живых. Точно также, каждый отдельный конфликт амбивалентности ослабляет фиксацию либидо на объекте, обесценивая его и унижая, словно убивая» (ibid.). Далее, описывая объект, он отмечает: «Объект оказался отвергнутым как не имеющий ценности» (ibid.).

Аналогия между этими двумя способами работы ясна: и в одном и во втором случае происходит дезинвестиция объекта, можно даже сказать, смерть объекта в качестве объекта. Нас особенно интересует способ, каким работа меланхолии производит это умерщвление, эту дезинвестицию объекта. Как мы уже видели, работа меланхолии имеет своей целью нарциссическую дезинвестицию объекта; но описанное в тексте обесценивание объекта, его унижение, его ослабление имеет своей целью сделать объект в глазах субъекта недостойным для нарциссического инвестирования. Нарциссическое инвестирование объекта связано с его идеализацией, при меланхолии же обесценивание объекта имеет своей целью устранить его идеализацию, сделать последнюю невозможной. С точки зрения метапсихологии в этом случае идет речь о том, что Идеал Я субъекта разрушает идеализацию объекта,