тонкой бумагой что-то инородное, но едва различимое. Катя перевернула страницу и увидела гербарий, который когда-то был веточкой белой сирени. Маленькие соцветия-звездочки, прежде пышные и благоухающие, превратились в бурые завитки, сплющенные страницами, но сохранившие слабый сладковатый аромат. Едва увидев этот гербарий, Катя поняла, что это – новое послание Ника. Незачем было пытаться искать подсказки в тексте, внимательно перечитывая каждую строчку. Хрупкое послание Ника лежало на ладони.

– Не знал, что отец увлекался гербарием. Видать, сестра играла, – задумчиво произнес мужичок, недоуменно глядя на засушенную веточку сирени. Его наверняка удивляло, что девушка, пришедшая забрать пару книг, увлеклась такой мелочью, найденной между страниц. Казалось, книги уже вовсе не интересуют ее, точно на самом деле она искала нечто вроде сухой ветки сирени.

– Такие неожиданные находки вдвойне ценны, – пробормотала Катя и повела плечом, чтобы Шурик, стоящий за спиной, тоже смог увидеть гербарий. Шурика находка удивила, хоть и не впечатлила, однако он постарался не подать вида и деловито кивнул, соглашаясь с заключением Кати.

– Да уж, чего только ни встретишь, разбирая вещи, – добавил мужичок, и в голосе его Катя впервые уловила грустные нотки. Наверняка он сделал для себя множество открытий, освобождая квартиру покойного отца от вещей.

– Я заберу эту книгу, с вашего позволения, – бойко заявила Катя, сбрасывая с себя меланхолию, которую источал хозяин квартиры. Она уже чувствовала, как вместе с ним погружается в болото скорби. Ей снова захотелось сбежать отсюда. Сбежать, чтобы вдохнуть свежего воздуха, ощутить поток холодного ветра на коже и даже чтобы прищемить палец сломанным замком на двери в подъезде, – все что угодно, лишь бы почувствовать себя живой.

– Я отдам вам сборник только целиком. Как можно взять один том, а остальные бросить? Вы, милочка, когда покупаете сапоги, всегда берете пару, а не бросаете один в коробке, – мужичок оживился, и его голос стал громче, вместе с тем приобретя скрипучесть. Тоска и скорбь бесследно стерлись. Глаза загорелись азартом. – Стало быть, и трехтомник разлучать никак нельзя. Понимаете, о чем я?

Катя кивнула, не желая задерживаться в этой квартире ни секунды.

– Мы возьмем все три, – вступил в разговор Шурик и протянул деньги. Кате стало неловко, что платит он, однако сейчас было не время спорить об этом.

Заполучив книги, Шурик взял Катю под локоть и увлек за собой, к выходу. Мужичок сунул руки в карманы, криво улыбнулся им на прощание и сказал вслед что-то невнятное. Шурик и Катя миновали дверной проем с занавесками, узкий коридор, освещенный слабым желтоватым светом, и скрылись за входной дверью, которую хозяин бросил приоткрытой.

Выйдя на улицу, оба облегченно выдохнули. Ноябрьский ветер тут же привел их в чувство. Единственным напоминанием о пребывании в странной квартире оставалась лишь пыль, забившая горло и нос.

– Чувствую себя пылесосом, – чихнув, пожаловалась Катя. – Никогда не вдыхала столько пыли. Даже в редакции ее меньше!

Шурик издал что-то вроде смешка, но в последний момент задавил его покашливанием, не определившись, смеяться ли ему или сочувствовать. Но она не обратила на это внимания, ее мысли были далеки от реальности. Она вновь была готова бежать на поиски подсказок, не задумываясь, чем это может обернуться.

Глава 13

Неответ

Глоток обжигающего кофе вернул ее к жизни. Вот оно – непреложное, сильное и беспощадное ощущение жизни, сконцентрированное на кончике обожженного языка. Катя отставила чашку и решила, что бутерброд можно съесть и всухомятку.

За своим компьютерным столом Катя чувствовала себя уютно – самое подходящее состояние после посещения мрачных квартир.

По привычке она открыла текстовый редактор, в котором реальность смешивалась с фантазиями во множестве печатных строк. Прежде чем написать Нику приветствие, Катя присмотрелась к курсору, но тот мигал по-простецки, ничем не выдавая присутствия персонажа.

Робкое «привет» выглядело уныло и тоскливо на фоне их эмоциональной переписки. Она словно бы в пустоту бросила это приветствие, не надеясь получить ответ. Но спустя пару минут, когда подступило отчаяние, ответ все же появился. Вначале Ник написал три вопросительных знака, точно требуя объяснений бессмысленному «привету»; потом курсор запульсировал чаще – с такой частотой, как будто повторял сердцебиение Кати, и, наконец, сорвался с места, чтобы напечатать следующее:

– Своими приветами ты мешаешь мне обижаться на тебя!

– Так не обижайся, – предложила Катя, улыбаясь монитору.

– Ты забыла дописать, что я очень злопамятный и тяжело переживаю душевные травмы, – выдал курсор.

– Хочешь, я напишу, что ты – высокий, кареглазый красавец с накачанным торсом? – Уж если идти на шантаж, так делать это на широкую ногу, решила Катя.

– Я же говорил, что терпеть не могу, когда перевирают факты обо мне, – написал Ник и, подумав немного, добавил: – Не такой уж я высокий!

Катя засмеялась, сама не зная, что именно ее развеселило: самооценка Ника или его находчивость. Впрочем, она и сама бы не возражала представлять его именно таким: обаятельным, статным, веселым парнем – идеальным, как и подобает вымышленным персонажам. Если уж в реальности она только и делает, что ищет в окружающих недостатки, то свои фантазии может посвятить созданию идеального образа. Пока Катя раздумывала о том, как должен выглядеть Ник, он уже перешел от пустых разговоров к конкретному, серьезному делу.

– Если бы не важная информация, которую мне удалось добыть, я бы продолжил молчать! Но необходимость развязала мне язык, – высокопарная фраза была точно украдена со страниц книги о мушкетерах. Ник сделал паузу, выдерживая интригу, и, дождавшись момента, когда Катя уже занесла руку над клавиатурой, поспешно добавил: – Я нашел Лизу Петрову!

– Кого? – недоумевая, спросила Катя. Ее память охотно сохраняла длинные стихотворения, целые абзацы из прочитанных книг, но все бытовые вещи, а особенно фамилии, забывались. Удивительно, как обладательнице такой избирательной памяти удалось выжить в городе, запомнив маршруты транспорта и номер своей квартиры.

Катя сосредоточилась, выуживая из памяти ассоциации, связанные с этим именем; а когда ей вспомнился последний разговор с Совой и старая фотокарточка, она подскочила на стуле. Не от того, что обрадовалась находке – честно признаться, Катя не делала особых попыток отыскать внучку Совы, – а от удивления, что Ник вдруг озаботился этой загадочной персоной. Не скрывая своих чувств, которые находились где-то между удивлением и ревностью, Катя написала:

– Откуда ты о ней знаешь?

– Человек настолько эгоистичен и зациклен на идее собственного превосходства, что безоговорочно уверовал в исключительность своих способностей! – ответили ей. Очевидно, во время своего отсутствия Ник бродил среди книг по философии, переняв из них манеру витиевато выражаться. Его реплика была вовсе не ответом, а обрывком философского монолога, случайно попавшего в их переписку. Кате эта манерность жутко не понравилась, а потому она едва сдержалась, чтобы не рубануть с плеча обидное замечание, которое все-таки пришлось заменить на более демократичное:

– Что ты имеешь в виду?

Творческий запал Ника иссяк. В его речь вернулась четкость и ясность мысли. Никаких витиеватых оборотов – только голые факты! И он начал рассказывать, выражая свои мысли так быстро, что курсор носился по строчкам, как бешеный.

– Я тебе про то, что уши могут быть не только у человека, но даже у книг! О Лизе Петровой я услышал в библиотеке! А как только услышал, стал разыскивать во всех архивах и записях человека с таким именем.

– Ты можешь слышать разговоры? – поразилась Катя. – Я думала, твои способности ограничены текстом.

– Я только в библиотеке могу слушать. Там атмосфера располагает, – ответил Ник. – Знаешь правило: «Не шумите в библиотеке, чтобы не мешать книгам слушать вас»?

– Вот оно что… – написала Катя и хихикнула.

– Не расслабляйся, – тут же выдал курсор, как будто услышал ее смешок. – Вернемся к делу. Твой