Цильма стоит на высоком берегу, продуваема ветрами, но основательна. И простор, и уют, покой да воля. Село не беднело, разрушенных домов нет, аккуратные сады — за такую жизнь отчего не расписаться в красном партбилете.

Проснувшись утром, я посмотрел в окно — серый сентябрьский день, черный от дождя тротуар, по которому идет девочка с ранцем. Желтая трава между избами, мостки через ручей, пелена над Печорой.

Приложив лоб к стеклу, я думал, что за два дня понять, как здесь живут, можно лишь проткнув реальность иглой некоей идеи. Например, о сохранении веры в среде, где заповеди невозможно соблюдать без вреда для себя.

Насколько Фоту удалось остаться старовером в условиях тотальной коррумпированности? Интересно, что бы он ответил не шантрапе с пушкой, а чиновникам, предлагающим «занести» за выигрыш дорожного тендера.

На вертолет мы сели вместе с инспекторами, которые вечером поддали и с утра, похоже, добавили. Инспекторам было не сильно за двадцать, плащевые черные куртки, кожаные туфли с фальшивыми шнурками, на самом деле застегивающиеся сбоку молнией. Дул ветер, они шатались и шутили. Главный инженер рассказывал, куда летим — сначала карьер, затем в Михайловскую, там берем мясо и молоко и в Усинск. В Михайловской у «Пижмы» свои стадо и ферма.

Понеслась мимо накренившаяся Цильма с причалом, буксирами, домами. Полоска Печоры забиралась к горизонту, пока не истончилась совсем. Вскоре болота отстали. Тайга лежала ровно, а потом вздыбилась кряжем — скальными зубами у реки и холмами с редколесьем.

Через полчаса приземлились в карьер. Инспекторы выбрались, осмотрелись, сразу что-то обнаружили и затребовали документы на разработку дальнего участка. Фот чуть нахмурился и что-то спросил у инженера, тот у «пижемца», который развел руками.

Все они как-то помягчели в движениях, скупость жестов стерлась. Деликатно взяли размахивающих руками инспекторов в круг. «Мы устраним… есть все разрешения… кто же знал, что на это тоже нужно…»

Инспекторы чувствовали себя виноватыми, что мешают дело делать своими придирками, но в то же время не теряли бдительности и настаивали на представлении неких разрешений. Кроме этого, они, кажется, нашли еще какие-то огрехи. Теперь инженер не напирал на запутанность правил, а все больше обвинял «пижемца». Тот оправдывался, как бы обреченно.

Я следил за Фотом. Его спина не согнулась, и в движениях было меньше мягкости, чем у подчиненных. Иногда он останавливал спор и что-то спрашивал. Чиновник помоложе, как бы разминая шею, что-то выбарматывал и опять начинался спор. Инженер нагибался к нему, и они что-то обсуждали. Остальные уходили в сторону, бросая их вдвоем.

Постепенно дело налаживалось. Чиновники в чем-то уступали и разъясняли уже не санкции, а что следует сделать. Фот и его команда теснили их к вертолету. Договорив, спорщики полезли в салон.

Инспекторы расстегнулись, показывая, что работа позади. Фот высматривал что-то в иллюминаторе. Мы поднялись в воздух, и инженер проорал, что летим на охотничью заимку, перекусить и оставить Фота поохотиться.

Я подумал: почему мне кажется странным эпизод в карьере? Дело бизнесмена — выполнять обязательства перед заказчиками, а как он обеспечивает жизнедеятельность компании — не так интересно. В чем тогда тличие русского протестанта от сонма предпринимателей, которые «работают» с чиновниками?

Ми приземлился у заимки. Фот отстранялся от инспекторов, но те лезли обниматься, и он давал поговорить с собой, отвечал. Сам он, похоже, не пил и посматривал на поле, где сидел вертолет. Летчики благодарно ели. Дождь палил по навесу очередями.

Через полчаса мы пожали на прощание руки, и Ми оторвал колеса от луга.

Высоко не поднимались, потому что цель — Степановская — близко. Сели на поле рядом с крайним домом. Вышли, стали ждать. Пилот в усах объяснял инспектору, что кожаная куртка нужна, чтобы в случае пожара одежду не пришлось срезать вместе с обгоревшей кожей.

Наконец вдалеке что-то затарахтело и по полю заковылял трактор с торчащими из прицепа корягами. За трактором шли пятеро героев. Все заросшие, в измазанных зипунах, с ними пацаны на велосипедах в старых курточках и дырявых сапогах. Процессия достигла вертолета, и тогда «пижемец» сказал: «Давайте перегружать». Летчик добавил: «Только осторожно».

«Чо, ну эта, штоли», — сказали герои и откинули борта прицепа. Оказалось, там ехали не коряги, а мороженые коровьи ноги и ребра. Пацаны счастливо глядели на задний винт и пробовали его раскрутить. Механик шугал их.

Инженер наклонился к уху и, качаясь, зашептал: «У них здесь ничего нет, вообще, ни колхоза, ни работы — на подножных кормах. Эти в ту же школу, что Вальтер, мотаются. Если бы не он, тут вообще…» И крестообразно разрубил воздух.

Оказалось, работники «Пижмы» в Усинске питались михайловскими продуктами, — а земляки Фота получали за это деньги, генераторы, топливо, лекарства. Я спросил «пижемца»: они староверы? Он посмотрел как на идиота: мало осталось староверов, мало.

Из Степановской вертолет взлетал, едва не задевая ели. Кабина пилотов сотрясалась от проклятий. Когда вертолет закладывал вираж, туши интимно приобнимали замороженными ногами инспекторов.

Через два часа внизу проступили очертания спичечного коробка с тянувшейся к нему проволокой. Выяснилось, это и есть Усинск — квадрат со стороной в пять улиц и аппендиксом в виде вокзала и промзоны, среди которой торчали ангары и горы грузов — территория «Пижмы».

У директора на стене висел календарь поморской церкви с праздниками и постами. Рабочие в таких же, как у Фота, комбинезонах разгружали вагон.

Вернувшись домой, я сделал в блоге набросок посещения Цильмы. Прошло несколько недель, и на запись отозвался неизвестный собеседник — скорее всего, из прокурорских или конкурент. Он заявил, что Фот много лет связан с новгородским вором в законе и поэтому бандиты ушли от него несолоно хлебавши, пораженные не духовной силой, а влиятельной крышей. Кроме этого, собеседник намекнул, что Фот уходит от налогов и даже дал адрес фирмы, зарегистрированной в квартире, где сидят десятки компаний-однодневок.

Диалог не удивил — у всякого предпринимателя есть пятна в биографии. Я думал о том, что староверу катастрофически трудно сосуществовать с его этикой — шаг вправо, шаг влево, и ты свалился в грех. Хождение по лезвию.

Но даже если Фот не испугался усинских бандитов, потому что был под крышей более сильного бандита — можно ли его осуждать? Он, похоже, жертвовал чем-то важным, и это была ситуация loose-loose, созданная не по его вине.

После бессонных часов в самолете Усинск — Москва и переезда из аэропорта на вокзал я сел на электричку. Она была заполнена наполовину, и я разместился на солнечной стороне, где луч полз по сиденью. Раскрыл словарь, купленный в музее, и погрузился.

Вскоре краем глаза я увидел, что пришли попутчики, бабки. Заняли всю лавку, разложили какие-то тюки. Одна стала закидывать кладь на полку и врезала по затылку сидящему впереди парню. Тот отозвался: «Давай помогу, тетя». — «Не надо, не вчера родила, сама доброшу».