– Это точно, – согласился я, – еще не хватало, чтобы какую-нибудь чувствительную вдову хватила кондрашка. Постой-ка, у меня появилась гениальная идея.

– Ты уверен?.. – начал было Чехов.

– Уверен, – перебил я, сытый по горло его наставлениями о конспирации. – Прошу всех сохранять спокойствие.

Шаги неумолимо приближались. Я торопливо поднял с земли мелкий камешек и запустил его в сторону рябинового куста. Храп сменился недовольным бурчанием, но через секунду-другую возобновился снова. Шаги слышались уже совсем рядом. Плюнув на осторожность – а что оставалось? – я выбрал камешек потяжелее, но на этот раз метился уже в скамью. Пригнуться я успел как раз в тот момент, когда из-за одиноко стоящего раскидистого дерева, здорово ограничивающего обзор, появился неторопливый посетитель.

Звучно ударив о дерево, камешек отлетел в сторону, а похрапывание мгновенно прекратилось. Замерли и шаги. Мы с Чеховым затаили дыхание.

Посетитель возобновил движение, но теперь передвигался еще более неторопливо. Очевидно, он свернул с дорожки, так как теперь в тишине отчетливо слышалось характерное поскрипывание под подошвами неутоптанной земли и хруст мелких веточек.

Человек остановился. Мы вздохнули свободнее, но ненадолго: торопливо приближался еще кто-то, причем этот кто-то шел неизвестно с какой стороны.

Второй, точнее, третий, если учитывать Крутикова, любитель тишины очень спешил. Промчался он в опасной близости от нас, и я поневоле вжался в землю, надеясь сойти если не за травинку, то хотя бы за пенечек, каких вокруг было разбросано немало.

Наконец остановился и он, причем также где-то невдалеке. На некоторое время восстановилась тишина, даже птичка защебетала до неприличия беззаботно. Я рискнул осторожно высунуться из укрытия, ткнув между делом перестраховщика Чехова. Не в прятки же мы, в конце концов, играем, а сидим в засаде. Следовательно, наша задача – внимательно наблюдать и не пропускать ничего важного. А как можно вообще что-либо увидеть, зарывшись носом в землю?

Взору моему предстала прелюбопытнейшая картина. Оба посетителя – за неимением более точного термина я обозначил их для себя пока так – чинно стояли у соседних надгробий, опустив головы и предаваясь то ли мыслям о вечном, то ли воспоминаниям. Первым, очевидно, пришел тот, что повыше и помоложе. Второй, обремененный заметным животиком и небольшим букетиком цветов в руках, выглядел несколько испуганным и все время нервно переминался с ноги на ногу. Очевидно, кладбищенская атмосфера его совсем не привлекала, а скорее угнетала. Букетик он аккуратно уложил на надгробную плиту, некоторое время добросовестно молчал, выдерживая приличия, но вскоре не удержался и что-то сказал Высокому. Тот ответил довольно резко, но Толстенького это если и смутило, то чувство одиночества оказалось сильнее, и он сказал что-то еще. Высокий проникся сочувствием, потому что на этот раз отвечал уже более спокойно. Постепенно между ними завязалась довольно оживленная беседа, а в какой-то момент мне показалось, что даже возник небольшой спор.

Но пикантность картины заключалась не в этом. Все-таки разбуженный моими стараниями Колобок проявил к беседе посетителей чрезвычайное любопытство. Очевидно, он также находился слишком далеко, чтобы понять содержание беседы. Лично я так вообще не смог разобрать ни слова. Еще до того, как была произнесена первая фраза, Колобок начал подыскивать более удобную позицию для подслушивания. Сначала он пометался из стороны в сторону. А потом встал на четвереньки и «пошел», если можно так выразиться, по направлению к говорящим. Я был так увлечен этим зрелищем, что не сразу заметил Чехова, наблюдавшего за происходящим, буквально разинув рот.

Беседа между посетителями заняла не более десяти минут. Толстенький все это время стоял, смиренно наклонив голову. В какой-то момент разговора он ее поднял, озадаченно посмотрел на Высокого, а затем посмотрел прямо на рябиновый кустик. Я тихо охнул и сел на могилку.

– Что? – озабоченно наклонился Чехов. – Прихватило?

– Банда психиатров, – простонал я. – Этот, который пониже и потолще, и есть Тарасов.

Чехов с любопытством вытянул шею.

– Прячемся! Они расходятся. Колобок обратно ползет, надеюсь, к своей скамеечке.

Тарасов умчался так же торопливо, вскоре его быстрые шажки затихли вдалеке. Только тогда неспешно удалился и его собеседник. Колобок немного выждал и тоже укатился, сослепу едва не наступив Чехову на голову. Ни на самого полковника, ни на его голову внимания он, естественно, не обратил.

– Вношу поправку, – отряхивая с одежды налипший в большом количестве мусор, заявил Чехов, – банда ненормальных психиатров. Нет, это ж надо! – он расхохотался. – Забить стрелку на кладбище! А Колобок-то, Колобок!

– Ну, мы с тобой, вероятно, тоже выглядели достаточно комично, – заметил я. – И, по-моему, кладбище – не самый плохой вариант для тайной встречи. Подумаешь, пришли почтить память предков, которые по чистой случайности оказались похороненными бок о бок.

– Определенный смысл в этом есть, – согласился Чехов. – Только вот нам теперь как лучше поступить?

Поразмыслив, мы пришли к выводу, что вся троица, должно быть, уже благополучно разъехалась каждый в свою сторону. Или вот-вот разъедется. Гнать наперегонки к выходу особого смысла нет. А потому благоразумнее сегодняшний вечер посвятить иным занятиям.

Чехов тут же вспомнил о Коле Кругленьком. Мои мысли закрутились вокруг Кати. Переживает, наверное, куда это я пропал.

– Знаешь, я, наверное, домой поеду.

Чехов скосил на меня лукавый глаз и неожиданно поддержал мое решение.

– Правильно, нельзя допустить, чтобы нас вместе засекли. Они сейчас меня наверняка около дома пасут. Только по дороге красотке своей позвонишь.

– Это еще зачем?

– Свидание назначишь.

– Вот те нате! Ты же сам советовал от нее подальше держаться!

– А ты и держись. Договоришься о встрече дня через три. Сошлись на занятость, болезнь. Ты же болел? Болел. А за три дня многое чего может произойти… А между делом попытайся выяснить ее расписание на сегодня-завтра. Кстати, я пробил номер ее телефона. Сотовый, зарегистрирован на левого человека.

– Ну это уже что-то. Найти, спросить, кому дал попользоваться, и все дела.

Чехов фыркнул.

– Святая наивность! Дал попользоваться! Я его разыщу, конечно. Но, полагаю, историю он изложит примерно следующую: студент, вечно нуждающийся, предложили подработать, кто предложил – не помнит или не знает, потому что через третьи руки, сам телефоном ни разу не пользовался, даже в глаза не видал. Вот и вся история.

Кате я позвонил через полчаса. Ответила она только после седьмого гудка, когда я уже готов был повесить трубку. Так волновавший меня голос теперь звучал сердито и устало.

– Да.

– Катя?

– Она самая.