Петька в знак благодарности и прощания помотал головой и поспешно скрылся за дверью.

В квартире никого не было.

Он заглянул в чулан, в ванную, в оба шкафа, даже под кровати заглянул.

Ни-ко-го.

Сел.

Куда все исчезли?

Почему не предупредили?

Так вот и сиди всю ночь?

А в голову разные страшные мысли лезут.

Вдруг на поезде уехали, а поезд – под откос?

Вдруг ВСЕХ ТРОИХ трамваем переехало?

Автобусом задавило?

Троллейбусом стукнуло?

А вдруг?

А вдруг?..

А ВДРУГ???

Петька забегал по комнатам.

– Мама! – жалобно крикнул он. – Папа! Бабушка! – и остановился, прислушиваясь; до того шею вытягивал, что голова чуть не оторвалась.

Страшно было – за себя, за родных и вообще страшно. Петька забыл даже о том, что голоден. Не до еды было.

«Бросили! – думал он. – Покинули! И никому до меня, бедного, дела нет. Где вы?»

И от жалости к самому себе он взрыднул.

Всего он ожидал, к любому наказанию был готов. Но не к такому. Это было, по его мнению, не наказание, а издевательство.

Главное – ничего не известно!

Почему, когда хочется плакать, кажется, что слёзы собираются в носу?

Петька заплакал тихо, но изо всех сил. Ещё ни разу в жизни из него не выбегало столько слёз. Даже рубашка на груди промокла.

И впервые в жизни ему не хотелось спать – ночью! Вот какой он был несчастный!

Горели все лампочки, даже настольная – семь штук. И всё равно казалось, что в соседней комнате есть кто-то.

Чудились голоса.

Шаги.

Смех.

Музыка.

Шорохи.

Стуки.

Будто Петьку окружали со всех сторон.

И вот совершенно отчётливо он услышал, что на кухне кто-то ходит и разговаривает.

Он бросился в другую комнату, захлопнул дверь, навалился на неё плечом.

И услышал, что теперь разговаривают в комнате, откуда он только что выскочил.

– Кто там? – пискнул Петька.

«Воры, – подумал он, – шпионы, жулики, убийцы, разбойники, пираты. Узнали, что я один, и пришли ограбить, сжечь, связать, избить, убить!»

Осторожно, как бы отрывая марлю со свежей раны, потянул он дверь и одним глазом глянул в щёлку – никого.

Вытянув шею – ухо вперёд, он подошёл к кухне, заглянул – никого.

Вместо того чтобы обрадоваться, сказал:

– Дурак!

Ведь это внизу, этажом ниже, и за соседними стенами разговаривали! Вот и сейчас слышно.

– Красота, красота! Кислая капуста! – спел Петька и даже ногами потопал – вроде бы сплясал.

Но – есть неохота, спать неохота – что делать?

Он лёг.

Лежал, лежал…

Встал.

Да где же это видано, да где же это слыхано, чтобы родители и бабушка из дому убегали?!

Размышляя об этом, Петька машинально кончиком ножа провертел в столе ямку.

В новом-то столе!

Отшвырнул нож, сплюнул.

Опять в сердце забрался страх. Где они? А вдруг их в больницу увезли?

Газом отравились?

Или объелись чем-нибудь?

В милицию надо бежать – сообщить!

Петька выскочил на лестничную площадку.

Сзади хлопнула дверь.

Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь… лампочек забыл он выключить.

И кулаками застучал по перилам, будто они были виноваты.

И направился в милицию.

Да по дороге устал.

Присел в сквере на скамейку.

И уснул.

Крепко-крепко уснул, бедный.

Лёлишна, конечно, увидела во сне цирк. Такой смешной сон получился, что, проснувшись, она улыбалась.

А приснилось ей, что она укротительница. Только не львов, а…

На тумбах сидели:

СУСАННА

ВЛАДИК

ДЕДУШКА

ПЕТЬКА

БАБУШКА (младшая).

А Виктор сидел верхом на льве.

Лев встал на дыбы (вернее, на задние лапы), прыгнул к Петьке, зубами взял его за шиворот, а Сусанна бросилась на хищника…

Тут Лёлишна и проснулась.

Кто это на кухне?

Лёлишна взглянула на будильник: половина десятого!

Почему же он не прозвенел в половине восьмого? Никогда ещё они с дедушкой не спали так долго!

Лёлишна оделась и – на кухню.

– Доброе утро, хозяюшка! – приветствовал её Эдуард Иванович, не оборачиваясь от плиты. – Как спалось? Какой сон после вчерашнего представления приснился?

– Что вы делаете?! – поразилась Лёлишна, словно не услышав вопросов.

– Готовлю завтрак. Я уже съездил на рынок. Дедушке будет манная каша, а нам с тобой…

– Ой, как нехорошо! Я первый раз проспала! Никогда…

– Потому что я перевёл стрелку будильника на десять. И – не возражать! Извольте меня слушаться.

– Слушаюсь, – Лёлишна улыбнулась. – Что нужно делать?

– Умываться. А больше ничего. Уходите отсюда, не мешайте. Мы, домашние хозяйки, не любим, если стоят у нас над душой, когда мы стоим над плитой.

Лёлишна ушла умываться, а когда вернулась в комнату, дедушка уже сидел в постели.

Лицо у него было грустное и виноватое.

– Стыдно вспомнить вчерашнее, – сказал он, – я плохо вёл себя. Феноменально плохо.

– Плохо вело себя твоё здоровье, а не ты.

– Сначала – оно, потом – я. Вернее, сначала всё-таки я, потом – оно. И не надо меня утешать. Такие замечательные люди вчера из-за меня… Нет, нет, стыд и позор! Меня надо наказать. Жестоко, беспощадно.

– Ты абсолютно неправ, – сказала Лёлишна. – Виноват ты лишь в том, что без разрешения вышел погулять и играл в футбол.

– Нет, нет, я всё равно буду переживать. Долго. Мучительно.

– Вот как раз переживать тебе и нельзя. Иди лучше умойся.

– И всё равно буду переживать. Даже умытый.

– И добьёшься, что тебя положат в больницу.

– За что?! – ужаснулся дедушка.