Они неспешно спустились по лестнице. В коридоре Лиза долго надевала перед зеркалом свою шапку, надвигая ее то на левую, то на правую бровь. Шура ее не ждал, нет, конечно – он старательно читал рекламный плакат концерта Сергея Пенкина.

– Нравится? – голос Лизы звучал с ноткой сожаления.

Шура обернулся к ней и ответил:

– Пенкин? Так… я вообще музыку не очень люблю.

Брови Лизы взлетели так, что чуть не сдвинули шапку.

– Не любишь музыку?

– Нет, – сказал Шура, открывая перед девушкой дверь. Метель хлестнула белой многохвостой плеткой, потянула к себе, тщась оторвать, закружить и зашвырнуть неведомо куда; Лиза поскользнулась на ступеньках и взяла Шуру под руку – так они и пошли в сторону автобусной остановки. – Хотя музыки полный комп набит. Я ее слушаю только в том плане, подходит ли песня к занятию. Стандарт, латина, все в этом духе.

– Я однажды видела, как под Бутусова танцевали танго, – сказала Лиза. Имя Бутусова очень мало говорило Шуре, однако он не стал проявлять музыкально-культурологической безграмотности и кивнул:

– Да, это вполне вероятно.

– Слушай, а какая мелодия у тебя на мобильнике?

Вопрос, что называется, поставил Шуру в тупик. Он понятия не имел, что именно там пищит при звонке, и ответил наугад:

– Вальс цветов.

– О, – глубокомысленно произнесла Лиза, поправляя выбившуюся из-под шапки прядь. – Значит, полное бескультурье в личном окружении. Ты где учишься?

– На матфаке, – сказал Шура. – Не смейся, но поступил только со второго раза.

Они подошли к ярко-алому спортивному автомобилю, который среди этого мятущегося, абсолютно зимнего вечера казался неестественным, как страница из порножурнала в учебнике математики, и Шура задумался о том, как машина поедет через снежную кашу со своей-то низкой подвеской. Лиза, удивив Шуру буквально до отпада челюсти, вынула из кармана ключи.

– Подвезти? – спросила она и, не дожидаясь ответа, распахнула перед ним дверцу.

Машину ей подарил на день рождения отец, которого в сознательной жизни Лиза не встречала. Во всей этой автороскоши Шура сам себе казался мухой, угодившей в сметану; впрочем, Лиза с ее котомкой, шапкой и видавшими виды ботинками тоже была чужой в подобном элементе сладкой жизни. Музыкальный центр, повинуясь команде хозяйки, завел «Богемную рапсодию» Queen, которых Шура более-менее знал, в основном, потому, что однокурсница, получив хорошие новости или положительную оценку, имела привычку орать с рязанско-тульским акцентом «We are the champions, my friend!!!», совершенно не стесняясь окружающих.

– Под это вряд ли можно танцевать, – заметила Лиза, выворачивая из переулка на проспект.

– Смотря что, – откликнулся Шура. – Всегда есть варианты.

На обочине Шура увидел бригаду машинного доения в лице инспекторов ГИБДД, но к его удивлению, они даже не взглянули в сторону шикарного автомобиля, почти превышающего скорость.

– Почему ты на матфак пошел?

– Компьютеры люблю, – признался Шура. – Математика всегда хорошо шла. А по русскому я ЕГЭ завалил.

Лиза понимающе улыбнулась.

– Я в этом году одному дурику достала подлинные варианты, – сказала она и с усмешкой добавила: – Он и с ними не сдал. А чего ты в культуру не подался?

Шура вздохнул. «Богемную рапсодию» сменило что-то ро́ковое; некоторое время он вслушивался в предложение переписать свою жизнь на чистые страницы, а потом ответил:

– Во-первых, я не профессионал. Во-вторых, надо думать вперед: максимум протанцую еще лет десять, а потом… – Он уставился за стекло, где по-прежнему отплясывала метель. Лиза кивнула, словно по большому счету и не нуждалась в его объяснениях, а только хотела подтверждения своим догадкам по этому поводу.

– Какой серьезный юноша, – промолвила она, сворачивая на родную Шурину улицу. – Неполная семья, хорошее воспитание и ответственность за свои поступки. Ты слишком взрослый для своих восемнадцати.

– Откуда ты знаешь, что у меня неполная семья? – удивился Шура. Конечно, ему говорили, что парней, воспитанных мамой, видно за версту, но тем не менее…

– Вижу, – губы Лизы раздвинулись в улыбке, но ничего веселого в этой улыбке не было – так, дань вежливости. – Твой дом.

В самом деле, автомобиль стоял прямо у Шуриного подъезда. Лиза порылась в сумке и скормила музыкальному центру диск без опознавательных знаков – в салон ворвался регги. Мысли Шуры прыгали, словно встревоженные белки по веткам: спросить номер ее телефона? Пригласить в гости? Поцеловать? Или рассказать, что в его сегодняшнем сне она тонула в болоте, и он так и не сумел ее вызволить?

– Я не маменькин сынок, – ляпнул он в конце концов. – Не думай.

– Я не думаю, – ответила Лиза. – Спокойной ночи.

* * *

– Ты влюбился, – сказала мама. Она имела обыкновение задавать вопросы с утвердительной интонацией, и Шура порой ненавидел эту привычку.

– Тимка не звонил? – поинтересовался он, вскрыв пакет молока и сделав приличный глоток.

Мама прислонилась к косяку кухонной двери и смотрела на Шуру мягко, но испытующе.

– И кто она?

– Мам, – сказал Шура. – Я не влюбился. Вот честно-пречестно.

Она поджала губы.

– Мне ты мог бы сказать. Я тебе все-таки не чужой человек, Шура. И я прекрасно вижу, что ты не в себе. Еще от тебя пахнет дешевыми духами, а в окно я видела, как ты выходил из машины, которая не по карману порядочным людям.

Духами от него не пахло. Шура знал, что это был холостой выстрел и, тем не менее, покраснел, будто мама застала его за чем-то непристойным. Других улик ей не требовалось, мама удовлетворенно качнула головой.

– Я так и думала. Так и думала, – вымолвила она с такими интонациями, словно Шура, по меньшей мере, продавал наркотики второклассникам, и это таки вскрылось.

– Мам, – снова начал Шура. – Это Танюшка Абрамова с потока, на остановке меня подобрала…

– Я всегда знала, что в один прекрасный день ты свяжешься с одной из тех девок, что морочат головы приличным парням, – продолжала она, вовсе его не слушая. Ей и не надо было слушать Шуру: если маме вдруг хотелось скандала, то Шура становился декорацией. – Танюшка, не Танюшка… неужели ты надеешься, что будешь у нее первым? Что она будет тебе верна?

– Мам…

– И, разумеется, она подсунет тебе чужого ребенка. Тебе тогда придется забыть об институте, в который с таким трудом… – мама провела ладонью по глазам. – Перейдешь на заочное, это вообще не образование… а танцы твои…

– Мам, ну послушай…

– Боже мой, ты же еще так молод! – теперь мама почти рыдала. – Жизнь только начинается, а ты уже решил все угробить! Вот так запросто швырнуть к ногам какой-то проститутки, – она громко шмыгнула носом и продолжала уже абсолютно спокойно: – Я понимаю, ты влюблен и меня не слышишь. Но я тебя очень прошу: подумай, пожалуйста, обо мне. Я не настолько здорова, чтобы так волноваться.