уже завтра. Другой такой возможности приобрести замечательный товар по низкой цене может и не представиться. Если хозяйка машинки поднимет шум — у меня возникнут неприятности на работе. И у моих работников тоже — по моей вине. Потому тянуть с покупкой нельзя. Понимаешь?

— Да.

Я смотрел на советские денежные знаки — пока не привык к их внешнему виду.

— Миша, я не убеждаю тебя просить недостающую сумму у мамы, — сказала Каховская. — Это было бы некрасиво с твоей стороны — не по-мужски. Просить у именинницы деньги на подарок для неё же — некрасиво. Я нисколько не сомневаюсь, что в скором времени деньги у тебя появятся: подвески продаются, пусть и не так активно, как хотелось бы. Но все пятьдесят рублей нужны уже завтра. С этой проблемой я могу тебе помочь.

Елизавета Павловна открыла кошелёк, вынула из него красноватую банкноту — положила рядом с моими деньгами.

— Я могу дать тебе свои десять рублей, — заявила она. — В долг. Или, скажем, авансом — в счёт будущих доходов от продажи твоего товара. Рано или поздно его купят — об этом я тоже позабочусь. Мой магазин возьмёт у тебя на комиссию ещё два десятка подвесок — глядишь, со временем продадим все, что ты сплел. А ты уже завтра сможешь приобрести для мамы подарок — за меньшие деньги, чем рассчитывал. Как тебе такой вариант?

— Нравится, — сказал я.

Прикидывал в уме, как бы «развести» хозяйку этой кухни на чашку кофе.

Каховская улыбнулась, вернулась к роли змея-искусителя.

— Надежде Сергеевне о нашем договоре не скажем, — говорила она. — Пусть Надя думает, что ты решил проблему с покупкой швейной машины самостоятельно. Пускай увидит, что ты уже взрослый и самостоятельный человек; убедится, что ты мужчина, а не маленький мальчик; поймёт, что сможет опереться о твоё плечо в трудную минуту. Не сомневаюсь, что Надю твой поступок порадует. Мама будет тобой гордиться.

Елизавета Павловна замолчала — гипнотизировала меня взглядом.

Я ответил женщине тем, что придвинул её «десятку» к четырём моим банкнотам.

Каховская кивнула.

— Мне по силам оказать тебе, Миша, и твоей маме эту… помощь, — сказала она. — Деньги — не главное в жизни. Как говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Я вам помогу деньгами. Потому что друзья должны друг другу помогать. Завтра жду вас с мамой в моём магазине. Привезите с собой подвески — двадцать штук. Надежда Сергеевна осмотрит швейную машину — ты приобретёшь маме подарок.

— Ладно, — сказал я.

— Вот и замечательно.

Елизавета Павловна щёлкнула пальцем — поставила точку в разговоре. Спрятала в карман кошелёк. Попыталась встать из-за стола… но замерла, словно вдруг вспомнила о важном деле.

— Да, Миша! — сказала она. — Я попрошу тебя о небольшом одолжении… услуге…

Елизавета Павловна постучала по столешнице.

— Дело в том, что через четверть часа сюда придёт моя давняя знакомая. Очень хорошая женщина. И несчастная. У неё возникли проблемы со здоровьем. Она обратилась ко мне за помощью и советом. Помогу ей, чем смогу. А как иначе? Такая уж я: не умею ни в чём отказывать друзьям. Попрошу и тебя: Миша, раз уж ты здесь, не мог бы ты ей немного помочь? Я хочу, чтобы ты взял её за руку. Ну… как это сделал тогда, с Зоей. Понимаешь?

Каховская вздохнула.

— Несчастной женщине предстоит сложная операция на сердце, — сказала она. — Вопрос стоит в том: лечь ли ей под нож хирурга здесь и сейчас, или два года подождать, пока не освободится место в Москве. Москва даст больше шансов на успех. Но можно ли столько ждать — вот в чём вопрос. Миша, я понимаю, что вероятность нового «приступа» будет велика. Но… речь идёт о жизни человека. Хорошего человека!

— Ладно, — сказал я.

Елизавета Павловна кашлянула (она явно не надеялась так легко заполучить моё согласие).

— Миша, ты… выполнишь мою просьбу?

Я пожал плечами.

— Елизавета Павловна, я возьму вашу подругу за руку. Никаких проблем. Операция — это не под машину попасть: переживу.

Мне почудилось, что Каховская побледнела.

— Ты… настоящий мужчина! — заявила она. — Смелый и благородный!

«А ты жадная женщина, — подумал я. — Могла бы и подарить ребёнку десятку».

— Но только я кое-что у вас попрошу.

— Ещё?!

Каховская выпрямила спину.

Я пропустил наигранно возмущённый женский возглас мимо ушей — не в первый раз.

Сказал:

— Елизавета Павловна, вы не угостите меня чашкой кофе?

Глава 10

«Клиентку» я дожидался в Зоиной комнате. Елизавета Павловна привела меня туда после недолгих, но бурных препирательств со стороны дочери. Происходили те за закрытой дверью; отдельные фразы я различал и на кухне — особенно часто звучало слово «Припадочный». «Кишка» у девчонки оказалась «тонка» — переспорить родительницу Зоя не смогла. И вскоре ей в комнату затолкнули нарядного меня.

Елизавета Павловна с затаённой угрозой в голосе велела дочери «развлечь одноклассника». Похлопала меня по плечу (будто пожелала удачи) — ушла. Я пребывал в хорошем настроении после чашки крепкого и не мерзкого на вкус кофе (непохожего на больничный). Поэтому ответил улыбкой на хмурый взгляд председателя Совета отряда Мишиного класса.

Зоина комната не сильно превосходила по метражу мою спальню (в Надиной квартире) — на два-три квадратных метра, не больше. Но вот обстановка в ней мне не понравилась: тут уже чувствовался дух подросткового бунтарства, которым я насладился, пока растил сыновей. Модные полосатые обои едва виднелись за многочисленными постерами и цветными картинками из журналов.

Множество лиц, что смотрели на меня со стен не вызвали отклика в моей памяти. Но некоторых разодетых в клоунские наряды девичьих кумиров я всё же опознал — тех, кого мои сыновья обзывали «динозаврами российской эстрады». Музыкой я в прошлой жизни не увлекался (в машине слушал аудиокниги). А потому «звёздные лица» с плакатов не ассоциировал с конкретными песнями.

Я изумился «упакованности» Зоиной комнаты современной техникой. На письменном столе я увидел портативный цветной телевизор «Грюндик» (по экрану бегали мультяшки). А рядом с ним — видеоплеер «Сони» (со стопкой подписанных от руки видеокассет). На полке шкафа заметил кассетный магнитофон «Панасоник», изуродованный переводными картинками.

Все эти допотопные устройства не вызвали у меня восторга и не выдавили из моей груди завистливых вздохов. Но удивили: очень уж несовременно они смотрелись в сравнении с