ещё придраться. Несколько раз глубоко вздохнула: выравнивала участившееся дыхание. Мне показалось, что Каховская нервничала. Будто шла на допрос к строгому следователю; или провожала юного пионера на встречу с генсеком. Она улыбнулась — чтобы взбодрить меня.

— Я тебя надолго не отвлеку, Миша, — сказала она.

Теперь Елизавета Павловна говорила громко: явно рассчитывала, что услышу её слова не только я. Взяла меня за руку, потащила за собой, будто прицеп. Я едва ли не впервые после выхода из больницы почувствовал себя маленьким ребёнком. Но не высвободился из крепкой хватки женских пальцев. Только вздохнул: подумал, что красотки не скоро вот так же нетерпеливо будут вести меня к себе в спальню (пока я был способен им разве что любовные романы пересказывать). Вздохнул. Шаркал тапками по ковру, рассматривал серьгу с рубином, что блестела на потемневшей то ли от духоты, то ли от волнения мочке уха Каховской.

В кухню я вошёл следом за хозяйкой квартиры. Первым делом рассмотрел на мойке кофемолку и медную турку. Только потом увидел «клиентку» (когда выглянул из-за плеча Каховской). Гостья не выглядела юной (навскидку: дамочка вплотную подобралась к полувековому юбилею) и не показалась мне стройной (под центнер весом). Она сидела за столом — на том самом месте, где я недавно пил кофе. Будто нехотя помахивала перед собой журналом: пыталась высушить блестевшие на её лбу капли пота. Женщина равнодушно прошлась по моему лицу взглядом (не поздоровалась). Потом обратила свой взор на Елизавету Павловну.

— Вот, о чём я вам говорила, дорогая, — сказала Зоина мама.

Она подтолкнула меня в спину — ближе к столу.

— Взгляните на качество исполнения, — продолжила Каховская. — И это ручная работа!

Она заглянула мне через плечо, ткнула пальцем в мой сосок, прятавшийся под вышитым на кармане рубахи корабликом.

— Посмотрите, какие ровные стежки, — говорила Елизавета Павловна (едва ли не мне в ухо). — Ниточки лежат аккуратно. Одна к одной! Нет к чему и придраться. В магазине вы ничего подобного не найдёте.

Она снова меня толкнула — ближе к женщине. Я сделал короткий шаг, упёрся животом в стол (пуговица впилась в кожу — неприятное ощущение: защитой в виде «кубиков пресса» или «пивного брюха» я пока не обзавёлся). Гостья склонилась над столом (тот застонал под тяжестью её груди). Вытянула короткую шею, близоруко сощурила крохотные глазки. Уронила журнал («Работница», седьмой номер за тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый год). Я увидел на обложке светловолосую женщину в форме (лётчица?), прочёл: «Всегда быть на высоте» — девиз Инны Копец». Отметил, что фамилия у Инны с обложки… необычная.

— Представьте, как будет смотреться алая роза на моём платье, — говорила Каховская. — И не придётся заказывать новое! Да с таким рисунком его никто и не узнает. Не скажут, что я уже который год ношу одно и то же!

Её ладонь легла мне на плечо.

— Вот, потрогайте сами, дорогая, — попросила Елизавета Павловна. — Почувствуйте, какая гладкая вышивка. Скажите: разве я не права? Ювелирная работа! У этой мастерицы просто золотые руки!

Гостья облизнула свои пухлые губы (будто разглядывала не кораблик, а заварное пирожное). На реплики Зоиной мамы она не отвечала. Не реагировала и на стоны стола, оказавшегося под тяжестью её тела. Меня так и вовсе, словно не видела. Однако рисунок на моей рубашке изучала пристально, с интересом (с видом ценителя и знатока). А я смотрел на лицо женщины — взглядом исследовал на нём лабиринты морщин. И ощущал себя моделью на подиуме (не фотомоделью, а ожившей вешалкой для одежды). Женщина решительно оттопырила палец, нацелила им в мой сосок (или всё же в кораблик?).

Я не позволил ей прикоснуться к маминой вышивке: резко выбросил перед собой руку — вцепился гостье в предплечье.

И временно ослеп от яркой вспышки…

* * *

— …Фаина Руслановна, не переживайте, — услышал я звучавший на фоне монотонного поскрипывания женский голос. — Доктор Рыбин проводил подобные операции десятки раз. Он один из самых опытных кардиохирургов не только в нашем городе — во всём Советском Союзе. Да вы и сами об этом знаете. Доктор хорошо отдохнул во время отпуска. Он полон энергии и оптимизма…

Я вдыхал ещё не забытый больничный аромат. Слушал голос и скрип колёс каталки. Холодный воздух забирался под простыню, гонял по моей коже стайки мурашек. Я смотрел перед собой. Яркая пелена, наконец, рассеялась. Понял, что меня везут по широкому коридору с белыми стенами. Увидел склонённое надо мной лицо в медицинской маске и проплывавшие в вышине (на потолке) одинаковые лампы…

Глава 11

— Миша, ну и напугал же ты нас! — раздался в темноте голос Елизаветы Павловны Каховской.

На смену больничной вони пришли запахи кофе и табачного дыма (через которые едва пробивался аромат женских духов). Резкие голоса врачей смолкли. Вместо них я услышал, как отсчитывали секунды часы (настенные или наручные). Прохладный воздух уже не холодил кожу. Под руками я ощущал мягкий ворс (ковра или пледа). Яркие лампы исчезли, будто в операционной, где я только что лежал, вырубили электричество.

Мрак передо мной постепенно рассеивался — в нем проступали очертания предметов. Я поморгал, словно мог таким образом восстановить зрение. Увидел над собой силуэт человеческой головы; а позади него различил не больничную лампу — массивную хрустальную люстру. Провёл рукой по лицу, но кислородную маску там не обнаружил.

— Миша, посмотри на меня, — сказал голос Елизаветы Павловны.

Я направил взгляд туда, где располагались глаза на пока невидимом мне лице (его скрывала густая тень).

Тёплая ладонь легла мне на лоб — проверила, не поднялась ли у меня температура.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Зоина мама. — Что у тебя болит? Голова кружится? Не тошнит? Миша, не молчи — ответь мне.

— Всё нормально, — произнёс я.

Едва сумел выдавить из себя эти два слова: язык казался сухим и тяжёлым. Освещение вокруг меня становилось ярче (будто загорались всё новые лампочки). Тень на лице Елизаветы Павловны теряла свою густоту. Я уже различал пятна на месте губ и глаз женщины; видел, как блестела кожа на её правой щеке (отражала лившийся из окна солнечный свет).

Рассмотрел и интерьер комнаты: высокий, едва ли не упиравшийся в потолок тёмный гостиный гарнитур, пятна кресел, полоски на стенах и гладкий потолок. Пошевелил руками, попытался привстать. Услышал скрип диванных пружин. Заметил силуэты стоявших позади Каховской