Мы с Софи без труда нашли пансион мадам Грассо, зажатый, точно сыр в сэндвиче, между уныло-серым складским помещением мебельщика и обойщика Буланже и каретным сараем некого Петипьера. Внутри здание оказалось заметно просторнее, чем снаружи: оно тянулось в длину ярдов на двадцать пять, хотя по фасаду имело едва ли больше шести. Хозяйка пансиона, загодя оповещенная о нашем приезде, без слов выдала ключи от комнат, расположенных одна над другой, на втором и третьем этаже. Насколько я мог заметить, в импровизированном приюте странников было тихо и безлюдно.

Квартал вообще не отличался богатством, хотя и к трущобам вроде предместья Сент-Антуан или Сент-Марсель его нельзя было отнести. Здесь обитали ремесленники, небогатые торговцы, живущие при своих мастерских и заставлявшие ютиться там же, на полу, на тюфяках, своих подмастерьев и приказчиков. Гости сюда заезжали редко, предпочитая останавливаться поближе к центру, а местные жители не имели обыкновения прогуливаться среди бела дня по тенистому бульвару. Возможно, в связи с отсутствием бульвара.

Я зашел в отведенную мне комнату и скривился, как говаривал Лис, «шо середа на пятницу»: она была узкой, точно шлюпка, и полутемной. Единственное окно выходило на задний двор. Чуть ниже виднелась крыша дровяного сарая, далее хорошо просматривались ворота конюшни — удачная деталь, если нужно исчезнуть из здания, не пользуясь центральным входом. Однако и здесь имелась неприятная, хотя и легко объяснимая подробность — со стороны двора на раме красовалась решетка с прутьями в палец толщиной. Конечно, это было сделано лишь с целью обезопасить постояльцев от воров и душегубов, кто бы мог предположить иное?! Я — мог. И немедленно предположил. Уж больно легко можно было заблокировать мои апартаменты, банально придвинув к двери сундук. А уж просматривать и прослушивать их сверху, из комнаты Софи, — так и вовсе святое дело. Судя по всему, не только мы не доверяли де Морнею, но и он не слишком жаловал нас.

Покончив с осмотром, я поднялся этажом выше, чтобы полюбопытствовать, удобно ли устроилась мадемуазель Софи. Вряд ли я опасался обнаружить посреди ее покоев выходы слуховых труб, опускавшихся в мое скромное жилище. Труб как раз не было, зато на лестнице я нос к носу столкнулся с гостиничным слугой, доставившим вещи госпожи де Морней в ее номер. Судя по габаритам, такой мог подтолкнуть к двери не только сундук, но и бронзовую мортиру с лафетом[39]. Слуга низко поклонился, не дав разглядеть лицо, и, что-то буркнув в ответ на мое приветствие, по-морскому шустро слетел вниз по лестнице.

«Как-то слишком много совпадений…» — мелькнуло у меня в голове. Я постучал в дверь. Софи бросилась мне на шею, едва я переступил порог.

— Милый, прости, что мы не вместе!

Я попытался вырваться из объятий нежного ангела, да куда там! Порвать манильский трос и то было бы легче.

Во всяком случае, трос не стал бы говорить, накатывая слезы на глаза: «Ты гонишь меня?! Я была лишь мимолетной прихотью, игрушкой?!»

— Софи, Софи! — Я пытался увернуться от сыпавшегося града упреков. — Мне нужно в штаб к генералу Дарю. Я провез чертов пакет через арест и два плена!

— Нет, ты обманываешь меня! Ты хочешь сбежать, я вижу это по твоим глазам!

Чутье не подводило ее, но сбежать было лишь частью моего замысла.

— Моя дорогая, как ты могла подумать, что я оставлю тебя?! Но я должен исполнить то, для чего был послан.

— А если придет брат, что я скажу ему?

— О, не стоит волноваться. Пусть скажет, где я могу найти его, всего-то дел. Ну а если я ему срочно понадоблюсь, а меня вдруг не окажется у Дарю, он сможет отыскать меня в трактире «Шишка» — это в Латинском квартале, недалеко от Сорбонны.

Было видно, что Софи моментально запомнила информацию. Переспрашивать она не стала. Зато у меня появилось сильное желание действительно посетить Латинский квартал и отыскать эту самую «Шишку»[40]. Последний раз я там был в 1572 году. Шутка ли — больше двухсот лет тому назад! Возможно, от моего старого убежища и следа-то не осталось. Как говорят французы: «Pourqua n'pas?!» (Почему бы нет?!) Мир какой-то уж больно знакомый. Вон, скажем, Лис чуть было не обнаружил в Митаве собственного потомка. Глупо надеяться, ну а вдруг?! Я вспомнил толстуху Жози и верного Мано де Батца, с помощью которых некогда покинул столицу, спрятавшись в полупустой бочке. Немало дел мы тогда наворотили! Что же на этот раз приготовила мне старушка Лютеция?[41]

Вырвавшись наконец из пылких объятий, я поправил форму и, позвякивая саблей, отправился «на охоту»…

* * *

Мой друг негодовал так, что канал связи, казалось, вот-вот выйдет из берегов.

— Не, Капитан, ну ты подумай, каков поскребыш! Всю дорогу мы летели, как пара голубков. Я его не донимал, в суп не плевал, слова дурного вслед не сказал. И шо? Где благодарность?! Утек, сучок кактусный!

Это звучало невероятно. Обнаружить у себя на хвосте Лиса, а уж тем более от него оторваться было делом совсем не простым. Но Арман де Морней вошел в здание и буквально растаял, словно издеваясь над моим другом. Местом исчезновения Метатронова агента оказалась убогая квартирка и лавка бывшего судейского писаря, который после революции зарабатывал на жизнь тем, что составлял жалобы, кляузы и доносы и переписывал их каллиграфическим почерком для соседей и других заказчиков. Понукаемый выразительной речью и мимикой Лиса, судейский крючок готов был рассказать все. Только вот ничего ценного поведать не смог. Он слышал, как звякнул колокольчик в лавке, но, пока своей подагрической рысью дошел из комнаты в контору, таинственный посетитель исчез.

— Должно быть, вышел, — робко предположил старый кляузник.

Сергей метнул на него гневный взгляд. Из лавки никто не выходил, в этом он мог поклясться на Библии, «Общественном договоре» Жан-Жака Руссо да хоть бы на «Капитале» Маркса. Как бы это ни было противно, Арман де Морней исчез, словно заправский Фантомас, коварный персонаж местного фольклора. Лис негодовал, я укорял себя за то, что недооценил противника, но что-то следовало предпринять. Де Морней не мог исчезнуть просто так, из нелепой прихоти, стало быть, таково было требование загадочного Метатрона. А это означало, что нам опять придется играть по чужим правилам, брести почти вслепую. Но все же оставался шанс…

Я скомандовал напарнику отправляться щупать подходы к Наполеону, а сам, выйдя из пансиона, оглянулся по сторонам в поисках какого-нибудь мальчишки-оборванца, спешащего на звон монет, как пиранья, учуявшая в воде каплю свежей крови. Такой нашелся быстро. Он шествовал по улице с парой щеток в руках и ящиком для чистки обуви на плече и при этом издавал столь громкие и пронзительные крики, что все окрест просто обязаны были сбежаться, чтобы надраить до блеска сапоги и даже оставшиеся от прадедов деревянные сабо. Лошади и те примчались бы отполировать копыта, лишь бы горластый юнец, на радость всем, заткнулся.