чин по чину все будет. И не в болоте братья наши гнить станут, а в матушке-земле покой найдут.

– Проститесь с усопшими, царевич, – Водяной, уперев руки в бока, поглядел в спины людям. – А после справим по ним последнюю тризну.

Иван, чуть обернувшись, молча кивнул и сделал несколько медленных шагов к укрытым саванами ратникам.

– Покойтесь с миром.

Старый десятник, поднявшись от тела воина, тяжко вздохнул, а затем подошел к царевичу и по-отечески огладил его спину.

– В бою они ушли, с честью воинской, как воинам и подобает. Ратного дела не посрамив.

– Да.

Иван, приложив ладонь к груди, в пояс поклонился погибшим. Вслед за ним жест его повторили Ясный Сокол и десятник Егор.

– Что ж, справляй свою тризну, царь, – царевич повернулся к Водяному. – Простились мы с ними.

Водяной коротко кивнул, и на телах, точно одеяла, вдруг распустилась густая поросль пуховицы. Произошло это так быстро, что Марье на мгновение показалось, точно то сами облака опустились на землю, чтобы воздать последние почести павшим ратникам. И легкий ветерок принялся лениво играть с ее белою ватой. А затем вдруг он подул злее, налетая откуда-то со спины, и белые облака взмыли в небо. Закружили там, над головою, заплясали да понеслись прочь, по вольным просторам, унося с собой души славных воинов.

Под сенью их белоснежного кружева царевна подошла к Ивану.

– Егор прав. Они бились славно. Жаль, что такие воины ушли так рано.

– На то и воины, что их долг – сражения. Правда, оттого тех терять, с кем столь всего прошел бок о бок да не один год знал, тяжко…

Голос царевича был тих и надломлен, и Марья, сама того от себя самой не ожидая, коснулась осторожно его плеча. И вздрогнула, когда Иван вдруг накрыл ее ладонь своей. Вздрогнула не от неприязни, а от тепла, что прошлось вдруг волною по телу, согревая сердце да смущая наследную морскую царевну до мурашек. И пусть они с Иваном уже и целовались даже, кроткий жест этот показался ей вдруг куда большим и куда более важным. Марья словно провалилась куда-то в далекое прошлое, оставаясь меж тем мыслями в самом что ни на есть настоящем. Сколько к ней никто уже так не прикасался? Просто, по-человечески, меж делом, когда мостом вдруг единятся две души, пусть во многом разные, но вдруг, хотя бы на краткий миг, понявшие друг друга. Марья не помнила. И нынче ей уж казалось, что такого никогда, быть может, и не было. Мысли же ее тем временем вернулись к их с царевичем поцелую. Она почти не думала о нем с тех самых пор, как покинула дом царевны Ольги. Но теперь вдруг принялась гадать, зачем Иван тогда это сделал? Только чтобы правдоподобнее выглядел его рассказ? Хотел подразнить? А может, было в том что-то еще?

«Ох, нет. Чего это я…»

Марья, испугавшись собственных мыслей, вдруг осознала, что они с Иваном смотрят друг другу в глаза. Царевич улыбался. Бледною, едва различимою, но все же лучащейся истовой благодарностью улыбкой. И тогда Марья, вконец сбитая с толку, кротко кивнула ему и отошла прочь. Позже, конечно, объяснив самой себе свое смущение тем, что не желала мешать Ивану прощаться со своими воинами.

– Не ждала я от тебя подобной милости.

Остановившись подле замершего неподалеку Водяного, она скрестила руки на груди.

– Прими мою благодарность, царь вод.

Она задумчиво посмотрела на по-прежнему кружащиеся в небе пуховки. Водяной кивнул и остро покосился на царевну.

– Негоже было б им почесть не воздать. Всякий, кто того достоин, уважения заслуживает, особенно последнего.

– И даже враг?

– А они мне не враги.

Водяной равнодушно пожал плечами.

– Врагов на чужой земле бьют, а витязи эти из-за тебя полегли.

– Из-за меня? – Марья вскинула брови. – А не твои ли навки их топили?

– То разве важно? Что с тварей безмозглых возьмешь? Вот только ведь на болота привела ты их, царевна. И вот, гляди теперь на последствия.

В последний раз взглянув на Марью, Водяной пошел прочь, и она не стала его окликать, спорить и что-то доказывать. Хотя о последствиях она знала, наверное, как никто во всем триедином мире. А пушицы долго еще летали над тихой, утопающей в солнце заводи, кружились над нею, царевичем и витязями, точно прощаясь. Вскоре последние из них унес беспечный ветер, а там, где лежали когда-то укрытые погребальными саванами воины, остались лишь едва заметные холмики земли, поросшие сырой от утренней росы травой.

* * *

К тому времени, когда ранним вечером с высоты очередного холма открылся, наконец, вид на Белокаменный Град Лукоморья, царевна и ее спутники были в пути уже не первую седмицу. За это время они успели не только покинуть болота Камнетопи, воссоединившись сызнова с отправленными назад витязями, но проехать не одну сотню верст по дорогам и весям Царства-Государства. Были на том пути и короткие визиты во дворец Ольги, где Иван вновь изображал из себя жениха, а Марья, уже не так противясь, ему подыгрывала, и остановка в стольном граде. Там, несмотря на все протесты старого десятника Егора, царевич велел витязям и остаться, после чего в дальнейшую дорогу путники отправились уже вчетвером. Водяной, как и хотел, отправился с Марьей. И за время долгой дороги Водяной и царевна постепенно научились вполне мирно уживаться друг с другом. Хоть тень недоверия меж ними так до конца никуда и не делась, а к ней добавились еще и ставшие как-то незаметно привычным делом словесные перепалки Ивана и царя вод.

– Вот дела! – Водяной, угрюмо оглядев цепочку обозов и телег, тянущихся к городу, присвистнул. – Это ж сколько мы внутрь попадать будем?

Перед ними, у громадной излучины Окияна, раскинулся казавшийся необъятным Лукоморский град. Самый крупный порт на тысячи верст окрест, знаменитый далеко за пределами окрестных земель своими белокаменными стенами, домами и башнями, что укрывали зеленые, словно вечерняя трава, крыши. Сюда стекались торговые пути не только из соседствующего с ним на севере Царства-Государства, но и из куда более отдаленных стран. Поговаривали, что даже степняки Тугарина нет-нет да захаживали в белокаменный город, сбывая добытые в далеких набегах шелка, пряности да специи. А из шумного, вечно неспящего порта ходили челны во все стороны света. И даже в Дивен-Град, жемчужину Востока, и само Заморское царство можно было попасть из Лукоморья. Оттого нисколько не удивительно выглядели длинные, в версту и боле, вереницы обозов, конных и пеших, что запрудили широкие, подступающие к граду дороги.

– А ты думал, что они все куда-то в иное место едут, когда все последние дни меж телег толкался? – Марья насмешливо фыркнула.

– Да, тут тебе не твои топи, братец, – Иван поглядел на царя вод со снисходительной гордостью за