удушающий воздух. Подняв рулонную штору, я обнаружил, что снаружи идет дождь. Со свинцово-серого неба текли унылые струи дождя.

Осторожно открыв встроенный шкаф, я достал обмундирование, подходящее под категорию «репортаж на открытом воздухе в плохую погоду». Порывшись там, я нашел резиновые сапоги (которые оказались мне велики), пару старых брюк и не менее возрастной тренчкот.

Ирма не просыпалась, и я понадеялся, что в благодарность за ночевку она хотя бы приберется в комнате. Чтобы не привлекать ненужного внимания возможных утренних прохожих, я выскользнул через заднюю дверь. Остановившись на лестнице снаружи, подставил лицо струям дождя. Это было первое ощущение удовольствия в то ужасное утро.

Затем я сделал открытие:

Машина Бенгта вернулась на прежнее место!

У меня не было сил размышлять об этом, однако я твердо решил, что потребую у него разъяснений.

Толпа сборщиков шишек должна была собраться на Большой площади. Основным средством передвижения были велосипеды, однако сердобольные братья из городского транспортного управления предоставили пару автобусов и несколько грузовиков с тентами для тех, кто желал добираться до места с комфортом.

Нельзя сказать, чтобы площадь была заполнена народом, когда председатель клуба поднялся на специально возведенную трибуну – украшенную, конечно же, шишками, – чтобы обратиться к народу.

Он был оптовый торговец и, вероятно, позировал художникам-карикатуристам, когда те создавали стереотипный образ оптового торговца. Большое жирное тело с висящим животом, мешкообразные щеки и красный нос. Из-за баррикады торчащих вперед зубов лились слова, все одинаково бессмысленные.

– Мы с вами собрались сегодня, так сказать, после дождичка в четверг, – начал он, и несколько молодых членов, недавно примкнувших к организации, засмеялись в знак лояльности.

– Что с того, что небо плачет, – все равно на душе у нас светит солнце от сознания, что мы вносим вклад в общее благое дело.

Банальности нанизывались друг на друга, а под конец он обратился к представителям «четвертой власти» в надежде, что мы понесем его посыл дальше.

Поскольку только члены организации прибыли на таком неудобном транспортном средстве, как велосипед, военная фракция клуба быстро выработала новую стратегию и пришла к тому, что, если все поедут на автобусах и грузовиках, мы соберем еще больше шишек для общего благого дела.

При выезде на местность военные полностью взяли командование на себя. Они разделили всех собирателей на рабочие группы, отправили членов организации в пункты приема шишек и заранее установили старую военную палатку в качестве генерального штаба. Было обещано, что внутри функционерам и представителям прессы будут наливать горячие напитки.

Я с самого начала не чувствовал достаточно энтузиазма по поводу этой работы. Мое состояние вкупе с погодой привело к тому, что я раскис как в прямом, так и в переносном смысле. Мой тренчкот впитывал влагу, так что вскоре у меня возникло ощущение, что я ношу на плечах стокилограммовую ношу.

Несмотря на головную боль, я самоотверженно бродил по лесу, прислушиваясь, что люди говорят по поводу всего этого мероприятия. При такой погоде на то, чтобы сделать хорошие снимки, надеяться не приходилось, но, поскольку Тропп отводил под такие мероприятия много места в газете, я выстраивал сцены и щелкал несчастных, совершенно добровольно согласившихся отправиться с корзинами и пакетами на природу для сбора шишек.

Внезапно между стволами прогремела команда:

Перекус!

Порадовавшись перерыву, я отправился в штаб-квартиру и обнаружил там нелепую сцену.

Там восседали братья из клуба «Лайонс», которым, несмотря на все усилия, не удалось возвыситься до высших слоев общества маленького городка. В беретах, фланелевых куртках и твидовых брюках по моде 30-х годов, немилосердно обтягивающих их округлые формы, они пили чуть теплый кофе из термоса и жевали сухие бутерброды. При этом они усердно делали вид, что им все нравится, хотя мечтали вступить в «Rotary» и ходить в черном фраке на ужины в Городском отеле.

В палатке тамада – самодовольный креативщик, у которого рот не закрывался ни на секунду, – организовал стол для правления и для нас, представителей четвертой власти. У меня возникло ощущение, что я снова в армии, – и это было примерно так же весело.

– Пошли выйдем, – шепнул мне Торстен Андерссон, местный редактор в конкурирующей газете, бывший токарь-станочник, считавший, что он умеет писать. Отношения у нас были прохладные с тех пор, как я написал несколько юморесок по поводу его литературного стиля.

– Хочешь выпить? – спросил он, когда мы удалились на почтительное расстояние от палатки.

Он принялся рыться в своем большом кофре, где, как я думал, находилось фотооборудование. Однако выяснилось, что фотоаппарат занимал малую часть площади. Там же размещался термос и поллитровка водки. Словно фокусник, Торстен извлек откуда-то два бумажных стаканчика и с ловкостью, указывавшей на многолетние тренировки, смешал в них коктейль «Черный русский».

Если быть до конца честным, такой коктейль – самый отвратительный из всех известных мне алкогольных напитков, варварский способ испортить и водку, и кофе. Но в разгар великого дня сбора шишек и в моем похмельном состоянии принципы нужны лишь для того, чтобы от них отступать.

– За нас, красивых и умных! – провозгласил Андерссон и поднял стаканчик.

Проглотив черную жижу, я сморщился, но тут же почувствовал, как напиток обжег меня изнутри и приятно согрел, добравшись до желудка. Андерссон был в ударе и предложил мне еще один.

Расстались мы почти друзьями. Прежде чем вернуться к цивилизации, я решил сделать последний кружок по территории сбора шишек. Я вышел на дорогу и вдруг сообразил, что побывал на этом месте совсем недавно.

Я пошел дальше, и на небольшом изгибе дороги меня осенило: это место убийства, где неделю назад обнаружили тело Инги Бритт.

Теперь оно предано земле.

Но убийца разгуливает на свободе.

А ее муж пропал.

Или это одно и то же лицо?

Дорис Бенгтссон могла дать ложные показания, пытаясь выручить своего любовника.

Перепрыгнув через канаву, я снова вернулся в лес. Но, вероятно, ушел слишком далеко от остальных. Здесь никого не было, а на земле валялось множество шишек.

Проходя мимо большой кучи валежника, я между делом пнул ногой торчащую ветку.

Звучит мелодраматично, но в следующие секунды мне так сдавило грудь, что я чуть не умер.

Не могу сказать, сколько времени я простоял посреди леса, словно окаменев. Мысли беспорядочно вертелись в мозгу. Одним махом я получил ответ на несколько вопросов:

Почему после встречи с товарищем по школе Альф Экман не появлялся?

Почему Альф Экман не пришел на похороны жены?

Почему он так и не связался со мной?

Под кучей валежника лежало объяснение. Я мало что увидел.

Только ладонь с тремя обезображенными пальцами!

Ту самую,